Кольт полковника Резерфорда

Шепард Люциус

Мисс Сноу вежливо хихикнула:

– А кого еще из кинозвезд вы видели?

– Там еще был парень, чье лицо раньше часто мелькало в телеке, не помню названия шоу. Он все время корчил забавные рожи.

– Может быть, Джим Керри? – предположила мисс Сноу, но Джимми сказал, что тот парень был толстым и на вид лет шестидесяти.

Исчерпав на этом наличный запас интересных людей, он попросил мисс Сноу рассказать немного о себе. Как в большинстве подобных случаев, она начала с заявления, что рассказывать ей особо нечего, после чего приступила к собственно рассказу. Впечатление было такое, будто она откупорила бочку, полную слов и мыслей, затычка от которой тут же куда-то запропастилась, и остановить поток было уже невозможно. Она говорила о своих детях – Брэнди, Джобе и Селине (названной в честь ее любимой певицы), – которым сейчас от восьми до двенадцати,

о своей профессии (косметолог, но без лицензии, которую она надеется получить в Сиэтле), о своей церкви (Церковь апостольского единения с центром в Кенте, штат Огайо), о своем любимом коте, не пережившем столкновения со спортивной тачкой какого-то богатого сукина сынка. Джимми поразила горячность, с какой она излагала все эти банальные вещи. Перед ним была женщина, чья страстная натура долгое время не имела возможности раскрыться. От ее жестов и мимики исходила неистовая энергия, а ее по-прежнему дрожащий голос теперь, казалось, дрожал от избытка внутренней силы, от слишком большого эмоционального напряжения, которое столь хрупкий инструмент был просто не в состоянии выдержать. Увлекшись рассказом, она придвинулась ближе к нему; верхняя пуговица ее платья расстегнулась, и он мог видеть контур ее соска, проступающий под тонкой материей лифчика. Это зрелище неожиданно спутало его мысли, пробило разграничительный барьер в мозгу, и вещи, ранее хранившиеся там по отдельности, теперь свалились в одну кучу. Тотчас же из этой кучи выбрался на первый план один из персонажей его истории и подсказал новый сюжетный поворот. Как долго ему пришлось ждать... очень, очень долго... Джимми встряхнул головой, чтоб вернуться к реальности. Мисс Сноу ничего не заметила. Она сейчас была далеко отсюда, вспоминая поездку с детьми в Канаду, на остров Ванкувер, где какой-то негодяй попытался всучить ее старшему пакетик с марихуаной. Население этого острова, как вскоре выяснилось, сплошь состоит из производителей и потребителей дури с большой примесью сексуальных маньяков; дошло до того, что они там дважды в год открыто устраивают какие-то наркотически-нудистские фестивали. На этой ужасающей картине упадка нравов и дикого разгула преступности по ту сторону канадской границы энергия ее повествования иссякла; наступило молчание. Персонаж из истории Джимми между тем никак не успокаивался: у него было свое собственное видение происходящего. Какой же одинокой и несчастной казалась сейчас эта женщина, как непохожа она была на ту девочку, с которой он когда-то беззаботно резвился в саду, и воздух летних сумерек густел, пропитываясь ароматом самшита... Джимми решительно захлопнул дверцу, ведущую в его историю, и посмотрел на мисс Сноу. Она ответила ему быстрым взглядом и вздохом, в котором проскользнуло разочарование. «Ах, ну конечно, вам сейчас не до меня», – должен был означать этот вздох. Джимми не нашел иного способа поддержать беседу, кроме как вернуться на деловые рельсы.

– Нам надо обсудить еще один момент, – сказал он. Мисс Сноу вновь оживилась и приняла выжидательную позу.

– Я вот думаю, если поставить на Борчарда, его можно запросто раскрутить до пятизначной цифры. Он с ума сходит по этому кольту.

– Нет, – сказала она, и это слово прозвучало как камень, брошенный на крышку гроба.

Его персонаж ломился на сцену – Джимми с трудом удерживал входную дверь.

– Я знал, что вы будете возражать, – сказал он, – но это, возможно, самый верный способ от него отделаться. Он получит свое и успокоится, а вы уедете отсюда с суммой, почти вдвое большей.

Она убрала прядь волос за ухо и приняла официальный тон:

– Вы не понимаете.

– А вы попробуйте объяснить.

– Он звонит мне три-четыре раза в день... – Она прервалась, сдерживая слезы.

Сколько красоты и скрытой силы в этой ее грусти! Временами ее захлестывают эмоции, но она всякий раз стряхивает их с себя и продолжает идти выбранным путем. Так подумал неугомонный персонаж из истории, но, поскольку эти слова полностью совпали с его собственными мыслями, Джимми на сей раз не погнал его прочь.

– Он вам по-прежнему звонит? – Джимми дотронулся до ее руки, стараясь утешить. – Почему вы мне сразу не сказали?

– Вы не понимаете! Его невозможно в чем-либо убедить, он всегда поступает по-своему. И каждый раз он описывает, как расправится со мной и с детьми, если только... – Тут слезы наконец-то прорвались наружу.

– И вы боитесь, что, передав кольт ему, вы будете с ним как бы повязаны?

Плач перешел в рыдания, и она не смогла ответить. Джимми подвинулся ближе и положил руку

ей на плечо; она уткнулась головой ему в грудь.

– Ну-ну, успокойтесь, – сказал он. – Мы не уступим кольт Борчарду.

Она подняла лицо и – вот он, тот самый жаждущий, призывный взгляд, который он ждал так долго... все эти долгие годы надежд, молчаливых страданий и отчаяния. Океан ее глаз уходил в глубину на многие-многие мили. Он поцеловал ее, она ответила на поцелуй и обвила руками его шею. Его левая рука обняла ее за талию и скользнула выше, под грудь. Он поцеловал ямку над ее ключицей, нащупал и расстегнул пуговицу платья. Она издала легкий мелодичный вскрик, последний аккорд уходящей мелодии, и открыла губы для нового поцелуя. Он лихорадочно двигал пальцами, сражаясь с застежкой между полукружиями ее лифчика, но вот дело сделано – и ее груди, мягкие и потрясающе нежные, уютно легли в его ладони. «О, кузина...» – прошептал он, одурманенный их чудесным теплом. Его рука заскользила вверх от ее колена, пока не достигла самой сердцевины тепла, той самой тайны, которую она наконец-то решилась открыть. Он ловил ее запах и ощущал на губах ее вкус, бережно опуская ее на диван. «Моя прекрасная кузина», – прошептал он, скользящим движением задирая ее платье. Вот он, белый кружевной холмик, вырастающий из гладкой, чуть влажной ложбинки сомкнутых бедер...

– Погоди! – Она толкнула его тыльной стороной ладони. Это был совсем слабый толчок, но он выбил Джимми из темы, так что он не уловил начало ее следующей фразы.
– ... кузиной? – говорила она. – Что это значит?

Он смотрел на нее непонимающе.

– Почему вы назвали меня кузиной? – повторила она свой вопрос.

Он сейчас чувствовал себя подобно человеку в широком мешковатом балахоне, который пытается удержать равновесие на сильном ветру, раздувающем его одеяние.

– Это так, ничего, старая привычка... Просто ласкательное прозвище.

Тревожное выражение сошло с ее лица, но некоторая настороженность осталась.

– Наверное, я почувствовал в тебе что-то родственное, – пояснил он.

– Понимаю, – она улыбнулась, – и я тоже это чувствую.

Она впилась в его рот поцелуем и, обняв за шею, притянула его к себе. Джимми выбрал в качестве стартовой точки родинку на белом плече, прижался к ней губами и отсюда начал передвигаться к груди. Дыхание ее заметно участилось. Он провел языком по ее соску и прошептал: «Я люблю тебя». Тело ее напряглось и застыло в его объятиях. «Все эти годы, – продолжил он, – я ждал и не верил, что эта ночь когда-нибудь наступит». Ее сахарный голос что-то ответил, но в ушах Джимми сейчас звучала иная мелодия, и он не разобрал ее слов. Впрочем, он был уверен, что эти слова полностью созвучны тому, о чем сейчас пела, бурля и вскипая, его кровь. «В этом нет ничего дурного, кузина, – шепнул он. – Мы едины не только кровью, но и сердцем».

В следующий момент она уже дергала его за волосы и била по лицу, вырываясь из его объятий.

– О чем ты говоришь?! – крикнула она, отпихнув его и прикрывая смятым розовым платьем свою чудесную грудь. Страх и замешательство сквозили в ее взоре. – Я прошу вас уйти, – сказала она. – Извините, но... я хочу, чтобы вы ушли.

Он молчал, наблюдая за тем, как исчезают, разлетаясь прочь, осколки разбитого и потерянного мгновения. Эрекция топорщила его джинсы, но он удержался от того, чтобы засунуть в них руку и перевести восставшего друга в более удобное положение.

– Вы уйдете или нет? – Она снова начала плакать. Джимми хотел было ее утешить, но его руки и язык отказывались повиноваться.

– О боже! Вы ведь не будете вести себя как он? – Она прижала ладони к лицу; при этом платье соскользнуло с груди, и она прикрыла ее выставленными вперед локтями.

Несколько секунд Джимми соображал, кто такой этот «он», а затем произнес:

– Я только шел навстречу твоим желаниям.

Она испуганно взглянула на него сквозь щелку между пальцами и закрыла глаза.

– Прошу вас, пожалуйста, пожалуйста... уйдите! Слова выдавливались из нее с трудом, как будто вместе с ними уходили ее последние силы.

Он неловко встал с дивана, покачнулся, нашел глазами свою шляпу и сделал несколько шагов, от которых задребезжала посуда в кухонном шкафу. Взяв шляпу со стола и держа ее обеими руками на уровне груди, он сказал: «Прости».

Она не ответила ни словом, ни взглядом.

– Ничего, – сказал он, – ничего.

Воздух на улице показался ему необычно холодным – он был одет с расчетом на более мягкий климат. Нетвердой походкой он зашагал прочь от дома, не думая о том, куда идет, и даже не пытаясь сориентироваться в темноте.