Колумб
Шрифт:
Течение Адмирал избрал попутное, но с ветрами дело обстояло хуже. В январе почти все время дули восточные и юго-восточные ветры, и корабли должны были идти правым галсом, как можно круче к ветру.
А море было тихое, небо ясное, и без всяких приключений корабли прошли Саргассово море, теперь оно уже не пугало моряков.
31 января подул желанный западный ветер. Адмирал по Полярной звезде определил, что достиг 37-го градуса (на самом же деле он был в тот день на 3–4 градуса южнее), то есть широты Лиссабона, и повернул на восток. Фактически он в последующие дни, следуя этим курсом, чуть отклонился на север и центральную часть Атлантики прошел примерно на 36-й широте. Первые дни февраля были поистине благостными. Все время дул попутный западный ветер, порой очень крепкий, и корабли летели на восток со скоростью девять, десять и даже одиннадцать узлов. Гольфстрим спутал все карты. Адмирал
А на следующий день, 11 февраля, началась буря. В последний месяц зимы и в пору весеннего равноденствия яростные штормы в Атлантике не редкость. Но поистине «сатана, который стремился помешать Адмиралу в этом плавании», превзошел самого себя и послал в февральские дни 1493 года бурю, о которой еще много лет спустя с ужасом вспоминали европейские моряки.
С. Э. Морисон специально исследовал метеорологическую обстановку зимы 1493 года и пришел к любопытным выводам. «Нинья» и «Пинта», пишет он, попали в зимнюю непогоду — непогоду той зимы, которая вошла в историю как одна из самых холодных и свирепых. В тот год потерпели крушение сотни судов, генуэзская гавань была покрыта льдом, в Лиссабоне штормы не давали кораблям выйти в море месяцами. Центр зоны чрезвычайно низкого давления двигался к северу от Азорских островов, дули яростные юго-западные и западные ветры (с силой от 9 до 10 баллов по шкале Бофорта), и каравеллам пришлось пересекать три бореальных фронта. 12 февраля «Нинья», уже почти лишенная парусов, летела по ветру, борясь за свою жизнь. На следующее утро ветер чуть ослабел, а затем усилился вновь, корабль захлестывали накатывающиеся против ветра страшные волны. Изобарическая кривая вытянулась, как и при урагане «Эдна» в 1954 году, который буйствует сейчас, когда я пишу. В результате ветры противоположных направлений подошли чрезвычайно близко друг к другу. Бушующее море вздымало губительные волны, которые с ужасающей силой обрушивались на палубу, а «Нинье» к тому же недоставало балласта, так как запасы уже истощились. Под зарифленным гротом, единственным из оставшихся парусов, с низко опущенным реем, она плыла в общем все-таки на северо-восток; Адмирал и капитан Висенте Яньес Пинсон по очереди сменяли друг друга на вахте и, предупреждая рулевого внизу, следили за каждой набегающей волной. Малейшая оплошность — и судно будет поставлено лагом, опрокинуто и затонет, а «Пинта» не сможет подобрать в такой шторм ни одного человека» (22, 77).
Эта пространная цитата здесь как нельзя более к месту, и лучше С. Э. Морисона, которому не раз приходилось выдерживать жестокие бури в Атлантике, никто не описал грозные события февраля 1493 года.
В ночь с 13 на 14 февраля «Пинта» исчезла. «Нинья» осталась одна, а шторм не ослабевал. Более того, утром, в день святого Валентина, 14 февраля, корабль оказался в центре великого циклона, и никто уже больше не сомневался, что «Нинье» грозит неминуемая гибель.
Адмирал был совершенно спокоен. Против козней сатаны спасение лишь в боге, и он, ни на минуту не упуская из виду рулевого, приказал принести колпак с горошинами, одну из них Адмирал пометил крестом, а затем велел тянуть жребий. Тот, кому попадет меченая горошина, обязан будет совершить паломничество к святой Марии Гвадалупской. Жребий пал на самого Адмирала. Затем снова встряхнули колпак, и вторично моряки в нем шарили, вытягивая горошины. Некто Педро де Вилья вытащил горошину с крестом. Ему теперь предстояло паломничество к святой Марии Лоретской, город же Лорето лежал близ Анконы, на итальянской земле. И наконец, в третий раз был брошен жребий, и Адмирал с желанной горошиной в руке поклялся отправиться на поклон в храм святой Клары в городе Могере.
И дан был еще один обет: «По прибытии на первую же землю в одних рубахах направиться крестным ходом на благодарственную мессу в церковь, посвященную нашей владычице» (24, 194).
А напоследок Адмирал вложил в бочонок лист пергамента, на котором вкратце были отмечены все открытия, совершенные в плавании, и на обороте листа указал, что бочонок и его содержимое всякому, кто сие выловит в море, следует без промедления доставить королю и королеве.
В жизни Адмирала эта буря сыграла большую роль. Он и прежде полагал, что действует как избранник господа, а после чудесного спасения в дни великого шторма в свою миссию уверовал безгранично.
Горошины… Сколько их было, неведомо. Допустим, пятнадцать. Трижды тянули жребий, стало быть, у каждого, кто участвовал в этом, было три шанса из сорока пяти. И в нарушение теории вероятности Адмирал дважды вытянул счастливый жребий, от этого и в самом деле голова могла пойти кругом.
1493 год. Бесконечно далеко от нас это время, и чтобы истинной мерой оценить помыслы и поступки Адмирала, его спутников и его современников, мы не должны судить их так, как судим самих себя. Обеты, паломничества к двум Мариям и к святой Кларе… До чего же легко обвинить и Адмирала, и его соратников в суеверии, приписать им рабий страх перед потусторонними силами. И не заметить при этом, какую стойкость, какую выдержку проявили эти люди, и не понять, что у каждого века свои спасительные символы, свои средства душевного допинга.
Моряки «Ниньи» не имели понятия ни о зонах низких давлений, ни о бореальных фронтах, ни об изобарических кривых. Торичеллиева пустота еще не была открыта, а следовательно, не существовало барометров.
Бури казались проявлением гнева господнего, но, запуская руку в колпак с горошинами, эти истомленные трехдневным штормом люди обретали силу для борьбы за свой корабль и свою жизнь и преодолевали свой страх перед Саваофом-громовержцем.
Буря утихла, и корабль направился на восток-северо-восток. Но только в субботу, 18 февраля, Адмирал позволил себе на часок-другой заснуть. Пять дней он провел в рубке, у штурвала на палубе, ни на минуту не сомкнув глаз. «Он чувствовал, что ноги у него отнимаются, вызвано это было тем, что постоянно он терпел холод и страдал от сырости, ел же очень мало» (24, 197).
Поразительная выносливость Адмирала неизменно удивляла его спутников. Свою плоть он властно подчинял духу, и в дни, когда решались судьбы его дела, он забывал о пище и сне и пребывал в состоянии эйфории, поражая, вдохновляя и раздражая своей неиссякаемой энергией и отрешенностью от обычных людских забот всех, кто нес вахту рядом с ним.
Море утихомирилось, 15 февраля проглянуло солнце, но об отдыхе не могло быть и речи. Снова пошли споры о местонахождении «Ниньи». «Миновали Мадейру», утверждали кормчие, но Адмирал с ними не соглашался и доказывал, что «Нинья» находится где-то поблизости от Азорских островов. Днем над морем стояла туманная дымка, длинными февральскими ночами корабль шел в непроглядной мгле, а прибрежные воды Азорских островов крайне опасны. Адмирал ни на минуту не покидал кормовой надстройки, вглядываясь в короткие дали.
Какая-то земля на миг показалась 15 февраля, затем скрылась, и восточный ветер отогнал «Нинью» к западу. Адмирал трое суток боролся с ветром и 18-го числа пробился к неведомому берегу. «Нинья» отдала близ него якорь. Адмирал был прав: корабль действительно кружился близ Азорских островов и стал на якорь у берега острова Санта-Марии неподалеку от селения Носса Сеньора Душ Анжуш — Нашей Владычицы Ангелов.
Санта-Мария была португальским владением, и правил на ней некто Жуан де Каштаньейра, которому велено было задерживать все суда, плавающие под иностранными флагами.
Когда близ Нашей Владычицы Ангелов появился кастильский корабль, Каштаньейра сразу же разработал хитроумный план: сперва усыпить бдительность кастильского капитана, а затем внезапно овладеть судном и всей командой. Посланцы Каштаньейры вручили Адмиралу мирное послание и обещали доставить на «Нинью» свежую провизию.
На следующее утро, во исполнение обета, данного пять дней назад, пятнадцать моряков отправились в одних рубахах в местную часовню, чтобы воздать должное пречистой деве Марии.
Каштаньейра сидел в засаде, и, как только процессия отошла от места стоянки на достаточное расстояние, он приказал своим стражникам схватить паломников и бросить их в тюрьму.
Адмирал об этой расправе ничего не знал и оставался в неведении до тех пор, пока сам Каштаньейра не подошел на лодке к «Нинье» и не потребовал, чтобы корабль немедленно введен был в гавань. При этом Каштаньейра не поскупился на угрозы и заявил, что он еще «даст почувствовать, что такое Португалия» (24, 199).
Положение создавалось прескверное. Каштаньейра захватил лучших матросов «Ниньи», без них трудно было довести корабль до берегов Кастилии. С другой стороны, силой вызволить пленников Адмирал не мог, комендант острова располагал отрядом конной стражи, и людей у него было куда больше, чем у главы экспедиции.