Колумбелла

Уитни Филлис

Такого я не ожидала. Но, улыбнувшись, спросила:

— А ты как думаешь?

Девочка подошла к письменному столу и, проигнорировав мой вопрос, взяла в руки колючую раковину.

— Ну, разве она не уродлива? Разве не порочна?

— Уродство правильное слово, — заметила я. — Но не уверена, что вещи могут быть порочными. Только люди.

Несколько секунд Лейла задумчиво молчала, словно я выразила какую-то глубокую мысль, затем села на край постели, свесив ноги.

— А вы не верите, что люди могут сеять вокруг себя прочность,

а вещи ею пропитываться?

— Придется мне об этом подумать, — призналась я, заинтригованная полетом ее воображения и невольно проводя аналогию со своим впечатлением об этом доме.

— Кэти считает, что в этой раковине есть некоторая порочность, — сообщила девочка. — Поэтому и попросила дядю Алекса подарить ее ей. Наверное, живи Кэти в древние времена, она была бы ведьмой. Или, по крайней мере, колдуньей. — И вдруг резко сменила тему: — Это папайя! Вы когда-нибудь ели папайю?

Я сказала, что не ела, и зачерпнула еще одну ложечку этого фрукта.

Между тем Лейла принялась рассматривать себя в зеркало, и, похоже, ее отображение ей не понравилось.

— У Кэти волосы вьются естественно. А это очень много значит. Поэтому она может их отрастить и по-разному укладывать. Я же должна носить только так, но даже эта прическа долго не держится. У меня волосы тонкие, развеваются во все стороны.

— Твоя прическа первое, на что я обратила внимание сегодня утром, — сказала я. — Мне она понравилась, тебе идет.

Довольная моим комплиментом, Лейла отвернулась от зеркала.

— А мне нравится ваша прическа. Этот блестящий темно-каштановый хвост, ударяющий вас по щекам, когда вы двигаетесь!

— Спасибо, — отреагировала я, польщенная не меньше ее. — Но если тебя это интересует, то я не уверена, что мне нравится папайя!

— Ничего! Привыкнете. Ее лучше есть с лимоном, а лимон я забыла!

Во время следующего круга по комнате Лейла подошла к стенному шкафу, открыла дверцу, заглянула внутрь и тотчас же вытащила зеленый халатик, который Эдит нашла вечером. Затем приложила ткань к лицу, словно ласкаясь к матери. Глядя на нее, я почувствовала опасную преданность. Даже любовь может быть безмерной!

— Ну, разве вам не нравятся ее духи? — спросила девочка, с удовольствием втянув воздух. — Это водяная лилия. Она никогда ничем другим не душится. Дядя Алекс специально для нее заказывает их из-за границы. Кэти любит вещи особенные, непохожие на другие.

— Вчера я видела золотой медальон в форме раковины. Он показался мне очень необычным.

Лейла перестала мять халатик и посмотрела на меня:

— Наверное, это колумбелла. Голубиная скорлупа, если сказать проще. Кэти в детстве обычно подбирала их на пляжах и даже стала себя называть Колумбеллой. Ей никогда не нравилось имя Кэтрин. Поэтому мне приходится называть ее Кэти.

В свое время я тоже называла свою мать Хелен. Дело в том, что есть женщины, которые не любят, чтобы их величали мамами. Помню, как я очень завидовала девочкам, которые

постоянно произносили это замечательное американское слово «мамочка». Слово, на которое для меня было наложено табу…

Лейла просунула руки в рукава халатика, завернулась в него и принялась дурачиться. Ее естественная юная грация тут же исчезла, к ней вернулась вчерашняя неуклюжесть. Потом она сбросила халатик и перешагнула через него.

— Я никогда не смогу носить вещи так, как Кэти! — печально произнесла девочка, вешая халатик обратно в шкаф.

— А зачем тебе это надо? — поинтересовалась я.

— Зачем? — Она снова удобно устроилась на постели. — А вы видели вчера вечером Стива О'Нила? Видели, как он смотрел на нее?

Это я видела. Заметила и то, как Лейла смотрела на юношу.

— Ну, разве он не красавчик? — спросила она. — И такой забавный! Не какой-нибудь мрачный зануда, вроде его брата Майка.

— А мне больше понравился Майк. Девочка бросила на меня осуждающий взгляд.

— Конечно, Кэти может делать со Стивом все, что Угодно. Он предан ей. А я для него всегда буду не более Чем глупым ребенком. — И она горестно вздохнула.

Надеюсь, это пройдет, — сказала я.

Она отрицательно помотала головой и обхватила руками колени, наблюдая, как я наливаю себе еще кофе.

— И все же, почему вы здесь? Если вы приехали на Сент-Томас в отпуск, то почему согласились быть моей летней воспитательницей, или что вы там собираетесь со мной делать?

Я постаралась ответить как можно честнее:

— Мне захотелось приехать к вам не только из-за тебя, но и ради себя тоже. Просто мне необходимо чем-то заняться, заполнить время. Два месяца назад у меня умерла мама. Она была инвалидом из-за травмы, полученной много лет назад при падении, и не могла себя обслуживать. Ухаживая за ней, я одновременно преподавала в школе. Но когда она умерла, я почувствовала упадок сил. Должно же что-то вернуть меня к жизни. И возможно, это случится, если ты понравишься мне, а я тебе!

Карие глаза Лейлы, так напоминающие глаза ее отца, смотрели на меня с сочувствием, которого я не ожидала.

— Так со мной еще никто не разговаривал, — призналась она. — Вы были близки со своей мамой? Вы ее очень любили?

— Не всегда, — сухо ответила я.

На лице Лейлы мелькнуло что-то, чего я не смогла прочесть. Она быстро отвернулась.

— По-моему, никто не может никого любить все время, — мягко добавила я. — Мы не можем ожидать этого ни от себя, ни от кого бы то ни было.

Я играла, так сказать, по слуху, но чувствовала реакцию девочки, хотя она ничего не говорила. Ее низкопоклонство перед Кэтрин не было лишено вопросов и сомнений, вероятно, она видела мать лучше, чем та была на самом деле. Меня располагала к Лейле теплота — качество, которое она, вероятно, унаследовала от отца, поскольку в матери оно отсутствовало. Я поймала себя на том, что девочка мне все больше и больше нравится.