Колян. Дилогия
Шрифт:
Николай вытаращился на Дмитрия:
— Ты чего? Какой нахрен император-то? Е…нулись тут что ли?
— Атаман, мы тут совещались, и решили, что без сильной централизованной власти не обойтись. Ну да поговорим потом, как отдохнёшь. Пошли все! — крикнул Дмитрий. — Не надо тут на виду болтаться, не хватало шальную пулю получить. Главное, наш император вернулся, теперь всё в норме будет.
Николай опять поперхнулся. Этого ещё не хватало. Колян, чёрный копатель, мародёр и вояка — и вдруг император. Он задумался, шагая через куски отброшенной взрывами земли и камни, и внутренний голос ему сказал: «А чего ты хотел? Сам к тому вёл, сам централизованную власть организовывал, не ты ли всё и сделал? Может, к тому и стремился?» Он яростно заспорил с внутренним голосом: «Да не к тому ни хрена! Я просто старался выжить, выжить во что бы то ни стало, выжить, вопреки всему! Я что, хотел власти?! Мне она в хрен не упёрлась, эта власть!»
«Не ври себе, тебе приятно, что люди тебя сочли достойным абсолютной власти, что верят тебе. Колян, не п…ди уж самому себе-то…»
«Заткнись! Заткнись!! Я делаю то, что нужно, и себя не жалею, не ради власти как таковой!»
Он
Люди его уже ждали. Место во главе длинного дубового стола было свободно, казаки сидели, тихо переговариваясь. Стол был натёрт до блеска, стояли графины с квасом, тарелки с мёдом, какие-то плошки со снедью — Николай сразу почувствовал дикий голод, он ел последний раз утром. Пахло свежим хлебом, до одури и слюнотечения. Ему вспомнилась статья из Допотопного журнала, в которой говорилось, что самым вкусным запахом, который нравится людям во всём мире, является запах свежеиспечённого хлеба. Видимо, этот запах олицетворяет собой и пищу, и надёжный приют — Дом, в котором человек находится в безопасности, покое. Это воспоминание мелькнуло у него в голове и исчезло в глубине мозга, накрытое нахлынувшими мыслями и насущными проблемами.
Он сел во главу стола, медленно и внимательно оглядел людей, сидящих за ним. Некоторых он не знал. Николай повернулся к сидящему справа Дмитрию и вопросительно посмотрел на него, подняв брови. Тот зашептал ему:
— Это наши законники — те, кто работал над законами, потом посмотришь, что они придумали. Вон тот, к примеру, седой, историк — профессор до Потопа, сейчас преподаёт. Все проверенные, все при делах. Мы их в совет ввели.
Николай кивнул и поднялся на ноги:
— Итак, сначала я коротко расскажу вам об итогах нашей экспедиции, а потом вы, пока я тут корочку хлеба пожую, (все зашевелились и заулыбались), доложите о положении дел в государстве. Наша экспедиция завершилась полным успехом. Мы захватили соляные копи, практически неисчерпаемые, хватит нашему народу на тысячи лет вперёд. Если, конечно, удержать их сумеем… По дороге к копям основаны опорные пункты, в которых находятся наши люди. Эти пункты будут взяты за основу при организации охраны соляного пути, а в дальнейшем вырастут в города. Без потерь бойцов не обошлось, но могло быть и хуже. О подробностях расскажет взводный, если что будет неясно — я поясню. У него же есть списки погибших и выживших. Вот, вкратце и всё.
Люди за столом одобрительно зашумели, поднялись на ноги. Николай остановил их жестом:
— Не время сейчас для радости, я смотрю, у вас тут не всё ладно было. С хорошими вестями мы всегда разберёмся, теперь давайте, расстраивайте меня… — он криво ухмыльнулся, сел на место и подтянул к себе ближайшее фарфоровое блюдо с ломтями копчёного мяса, потом пододвинул корзинку со свежим, ещё тёплым хлебом и демонстративно спокойно стал налаживать бутерброд.
Поднялся Дмитрий:
— Ну что сказать… Первое время после вашего отъезда было тихо, недели две жили как обычно, без проблем. На торги в город приезжали люди со стороны, с Орды — не с Орды — да кто их знает. Теперь понимаем, что разведчики, наверное. Потом к нам дошли известия, что хутора кто-то грабит, какие-то банды совсем рядом с нами бегают. Конечно, мы выслали туда летучие отряды, кого-то поймали, перебили, кто- то убежал, вроде все затихло. Но ещё через три недели положение сильно ухудшилось — видимо, подошли крупные отряды. Они вырезали и угнали в рабство хуторян, угнали стада скота, были даже попытки отбить коней, пресечённые казаками. Разумеется, были потери с обеих сторон. Почему мы решили, что это Орда? Да больно всё чётко организовано, и оружие у них приличное, и автоматы есть, правда, и луков с арбалетами много. Сабли восточные. Опять же — те немногие, кто сумел сбежать из рабства, рассказывали, что гонят всех на юг, в ставку Орды, в Новый Сарай, так у них теперь это называется. Руководители соединений все как один мусульмане, из кавказцев или турков, хрен их поймёшь. В общем, все чёрные, придерживаются строго исламских канонов, русских называют неверными свиньями и рабами. Жизнь они нам, конечно, сильно осложнили. Тем более что ещё, сволочи, моду взяли — подбрасывают нам заразу какую-то. Начали биологическую войну — вы видели, наверно, мёртвых на хуторе, тех как чума взяла… а, может, и чума. Наши врачи хотели посмотреть, от чего перемёрли все — я запретил, а дома приказал сжечь. Незачем заразу в город тащить. Город сейчас переполнен, с окрестностей сбежались фермеры, под защиту стен. Были попытки взять Арсенал, но обломились.
Николай мрачно взглянул на него, и Дмитрий продолжил:
— Налёт был серьёзный, с гранатомётами, но нападавших быстро вымели оттуда как метлой, 150 врагов под стенами осталось, с тех пор туда не суются. Сюда они пробовали прорваться. Как раз после того, как заразы накидали — видно, думали, что мы тут уже вымираем. Так мы им прикурить дали, сколько полегло, не знаю, они своих вытащили, но человек 50, думаю, точно осталось лежать. Ну и нашим досталось, в основном мирным. Эти козлы ведь неожиданно напали, гранаты прямо в центре города разорвались. Да ещё напасть — хрень какая-то в озере завелась, крокодилы
Дмитрий сел на место. Люди за столом нахмурились. Описанная картина не располагала ни к веселью, ни к благодушному настроению. Николай прожевал кусок хлеба с мёдом, запил из чашки парящим чаем, который ему подлила незаметно подошедшая сзади девушка, и проговорил:
— Пока что мне всё ясно, давайте попьём чаю и подумаем, как быть дальше. А пока думаем, кто-нибудь расскажет мне, что за хрень вы тут придумали насчёт Императора и для чего это всё нужно.
Дмитрий встал:
— Докладывать будет профессор, историк, Оболенский Сергей Михайлович. До Потопа он преподавал в университете историю, теперь преподаёт у нас в кадетском корпусе и в школе. Он обратился в наш совет с предложением, которое мы не могли не рассмотреть и в итоге признали весьма разумным.
Из-за стола поднялся огромный, как шифоньер, мужчина с окладистой седой бородой, похожий на Микулу Селяниновича их иллюстраций к детским сказкам. Голос его был под стать фигуре — гулкий и басовитый. Николай подумал: «Ни хрена себе профессор, ему бы булаву и щит — вылитый Пересвет. Ему же положено быть хилым, в очочках и с козлиной бородкой». Он хихикнул про себя и подавил смех. «Пересвет» хитро покосился на Николая, как будто прочитав его мысли, и заговорил басом:
— Как следует из докладов руководства, мы, в настоящее время находимся, фактически, в состоянии войны, смуты. В это время может выжить только жёсткая, строго централизованная власть, перешедшая на военное положение. Почему же только самодержавие может выжить в такое время? Я прочту уважаемому совету и нашему Императору, — он опять хитро покосился на Николая и слегка поклонился, — выдержку из труда допотопного, более того — дореволюционного — философа Николая Черняева. Труд называется «Русское самодержавие».
Он поднял со стола синюю, потрёпанную книгу с портретом какого-то бородатого мужчины на обложке, раскрыл заложенные страницы и хорошо поставленным голосом прочитал:
— Если бы у нас не было самодержавия, Россия никогда не сплотилась бы в один политический организм. Не случайно, а в силу разумной необходимости собирателями русских земель сделались самодержавные московские князья. Не стесненные ни капризами народа, ни аристократическими притязаниями бояр, они могли неуклонно следовать раз усвоенной системе и добиваться своих целей из поколения в поколение, пользуясь всеми выгодами своего положения. Это давало им громадные преимущества перед соперниками и врагами. Взять хотя бы, в виде примера, с одной стороны, Новгород и Псков с их народоправствами, а с другой стороны — московских князей с их неограниченной властью. В Новгороде и в Пскове господствовал какой-то странный республиканский режим, сильно смахивавший на анархию. Князья призывались и изгонялись по прихоти веча. Их владычество бывало обыкновенно кратковременно, вследствие чего даже самые даровитые из них оказывались бессильными сделать что-нибудь существенно полезное для уврачевания тяжких внутренних недугов обоих городов. Вече, этот верховный решитель судеб Новгорода и Пскова, зачастую превращалось в разнузданную и дикую толпу, решавшую дела дракой, причем, конечно, не обходилось дело без подкупов и закулисных интриг. Верховодя всем де–юре, вече было в действительности лишь орудием богатых и влиятельных граждан, подкапывавшихся друг под друга и составлявших из голытьбы свои партии, по большей части во имя узкоэгоистических целей. Всем этим искусно пользовались иноземные державы в своих интересах. Очевидно, что при таких условиях ни в Новгороде, ни в Пскове не могло быть ни устойчивой политики, ни твердой власти. Немудрено, что обе республики не могли устоять при столкновении с Москвой; неудивительно, что и другие русские княжества, в которых центральная власть была стесняема то боярскими притязаниями, то вмешательством народа в дела правления, тоже не выдержали соперничества с Москвой и лишились политической самостоятельности. В московском самодержавии заключается разгадка и того торжества, каким закончилась многолетняя борьба России с ее исконными врагами — татарами и поляками. Если бы в Польше королевская власть не пала так низко, России нелегко было бы сломить Посполитую Речь и сначала отторгнуть от нее Малороссию, а затем приступить к разделу остальных земель польской короны. Россия вела борьбу с Польшей, действуя как один человек, беспрекословно повинуясь велениям царской власти; поляки же связывали своих королей по рукам и ногам, бесчинствовали на сеймах и, дорожа всего более шляхетскими вольностями, довели свои вооруженные силы до сущего убожества. Очевидно, что расшатанная внутренними смутами Польша, с ее буйными и своевольными панами, рано или поздно должна была пасть под ударами бедного, слабонаселенного и малокультурного, но прекрасно дисциплинированного Московского государства. Так и случилось.
Профессор поднял глаза от книги и внимательно оглядел всех присутствующих:
— Так что, господа казаки, как видите — ситуация такова, что нам нужна сильная власть, монархия, чтобы народ мог сплотиться вокруг Императора. Нами, группой законотворцев и историков, подготовлены соответствующие законы по коронации императора, престолонаследию, изменены соответственно монархическому строю все юридические законы. Вопрос ещё в том, что рядом с короной обязательно должна стоять духовная власть, подчиняющаяся Императору, как было некогда сделано императрицей Екатериной. Я понимаю, что нам, потомкам советских людей, для которых царь и Сатана — суть одно и то же, трудно принять мысль о монархии. Но наши дети и внуки всё это воспримут как должное, как будто так было всегда. Наши потомки через тысячи лет, а может, и раньше, сами решат — нужна ли им монархия, или не нужна, но нам, в настоящее время, без неё не выжить. И я склоняюсь именно к самодержавию, а не к конституционной монархии, то есть к самому жёсткому и централизованному устройству власти. Время этого требует.