Колян. Дилогия
Шрифт:
— Это на общее.
— Что ж, благодарствую… Правильно сделал, по понятиям.
Смотрящий потянулся к продуктам, а Колян еще достал из сидора и выложил на стол шерстяные носки. Смотрящий сгреб все в свой сидор и еще раз поблагодарил.
— Тут малява пришла, пишут — ты правильный пацан, просили поддержать… — смотрящий с уважением посмотрел на «первохода».
Колян понял — Натан Моисеевич по своим каналам постарался, и подивился в очередной раз его связям и умению выживать в этом мире.
— Так что если что нужно — подходи, говори, не стесняйся. Сейчас чифирнем, присаживайся…
Зеки быстро кинули провода кипятильника на оголенные провода
Смотрящий, Колян и еще двое зеков из блаткомитета сели у стола и по очереди стали пить кисловатый, терпкий напиток из одной кружки, внимательно следя как Колян с ними вместе прихлебывает из нее. Это тоже была проверка — если человек выдает себя не за того, кем он является, а на самом деле он, например, опущенный, он не станет пить вместе со всеми из одной посуды — таким образом он «зашкварит» остальных и для него это верная смерть.
Так Колян был принят «своим» в хате и потянулись нестерпимые дни ожидания свободы. Все было не так просто, как казалось, статьи на нем были довольно тяжкие, и Колян не обольщался тем, что ему скоро придется выйти. Отсидка затянулась на три недели.
За это время его пару раз вызывали к следователю. А еще вызывал на задушевные разговоры «кум» — главный оперативник тюрьмы, предлагал сотрудничество, мол, давай «освечивай» разговоры сидельцев, я же тебе смягчение режима, и т. д. и т. п… Но без фанатизма. Колян не был так уж интересен операм — это была их обычная рутинная работа на авось: «а вдруг прокатит». Он, конечно, вежливо отказался стучать, стараясь не обозлить кума, и тот отстал. В камере шла рутинная жизнь — люди, скопившиеся как черви в помойке, выживали как могли.
Атмосфера камеры была накаленной. По–другому быть и не могло, если в ограниченном пространстве в нечеловеческих условиях собралось несколько десятков взрослых мужиков, тут же находились люди с реально съехавшей крышей, с психозами и маниями. Да и сами стены тюрьмы диктовали подозрительность и недоверчивость ко всем. Нельзя было говорить о своем деле — «делюге» — тут же могли донести, нужно было следить за каждым своим словом, чтобы не быть втянутым в разборки. Колян не мог позволить себе никаких разборок, никаких действий, которые могли бы дать повод администрации накрутить ему срок — он должен был выйти отсюда как можно скорее…
Наконец в один из дней дверь камеры распахнулась и надзиратель выкрикнул:
— Кузнецов с вещами на выход!
Колян попрощался с сокамерниками, шагнул через порог и вдруг ощутил пинок себе в зад из камеры. Он с яростью оглянулся, потом вспомнил и хмыкнул про себя — это была древняя тюремная традиция. Когда кто-то покидает камеру, надо пнуть его в зад, мол, больше не возвращайся назад, в тюрьму.
Его повели по мрачным коридорам.
«Если поведут вверх — значит, переводят в другую камеру, если вниз — свобода, свобода».
Его повели вниз. Там он расписался в нужном документе, получил вещи, которые изъяли у него при задержании — телефон, зажигалку и т. д. И, наконец, перешагнул двери тюрьмы.
Глаза, отвыкшие от нормального мира, больно резанул яркий свет зимнего солнца, отражавшегося от снега. Мороз обжег ноздри и прохватил его под легким в пиджаком, в котором его задержали. Небо было ярко–голубым, деревья склонились в инее.
«Нет ничего лучше свободы», — подумал Колян.
На улице его ждала БМВ адвоката. По дороге к дому старый еврей рассказал, что выпустили Коляна под залог в пятьдесят тысяч баксов,
— Она сейчас дома. К ней приставили сиделку…
Колян неприятно удивился:
— Зачем сиделку?
Лев Соломонович снял очки и, вздохнув, внимательно посмотрел на Коляна:
— Понимаете, Николай… На почве нервного потрясения и физических травм у больной развился психоз. Она несколько раз пыталась покончить с собой.
Колян похолодел и у него сжалось сердце — это Ленка-то, шустрая, жизнелюбивая пигалица и покончить с собой?! Он сидел ошарашенный новостью и думал… За окнами проносились улицы столицы, толпы людей, которые спешили куда-то как муравьи по тропам. Казалось, они были совершенно счастливы, довольны ясным зимним февральским днем. С веселым визгом бегали и играли на горках румяные краснощекие детишки.
«А какая то сука лишила меня моего ребенка!» — подумал он с яростью и решил, что все это он обмозгует попозже, а пока надо поднять Ленку, наладить как следует свое дело и вот тогда приняться за поиск виноватых. А в том, что он найдет их и накажет, Колян не сомневался.
Глава 13, в которой Колян ищет виновных
Знакомая дверь в квартиру распахнулась практически сразу же после звонка. Колян и следом за ним адвокат вошли внутрь. Квартира Коляна располагалась не в центре, но она была четырехкомнатная, большая, светлая, с блестящим натертым паркетом, пахнущим воском, и сияющим желтым деревом. В большие окна ярко светило зимнее белое солнце в морозной дымке. В квартире было тепло, но царила какая-то атмосфера уныния, тишины. Молчал огромный телевизор в углу зала — обычно, когда хозяева были дома, в нем извивались в судорогах музыкальных потуг негры с МТВ или бормотали «говорящие головы».
Колян пошел прямиком в спальню — там, на огромной кровати–сексодроме лежала накрытая одеялом в черном стильном пододеяльнике Ленка, уставившись неподвижным взглядом в потолок. Рядом сидела женщина средних лет в белом халате, держа ее за руку — видимо, подсчитывая пульс. В комнате пахло лекарствами, валерьянкой, почему-то камфарой и духами…
Колян сделал знак сиделке — «Выйдите…». Та спокойно поднялась, взяла с столика у кровати какую-то книгу и вышла из комнаты. Колян обернулся на сопровождающего его адвоката и выжидательно посмотрел на него — тот заторопился:
— Я в зале подожду, ничего, ничего, общайтесь.
Дверь захлопнулась, и Колян оказался с Ленкой наедине. Он так ждал этого момента с того времени, как его арестовали, но представлял это себе по–другому…
Он присел на постель к Ленке, наклонился к ней и обнял, зарывшись головой в ее пахнущие шампунем и молодым женским телом волосы… Она обняла его за плечи, из ее глаз потекли слезы:
— Я не сберегла ребенка… Врачи сказали, что, возможно, я не смогу больше иметь детей… Коленька, я так хотела ребеночка от тебя. Я теперь не нужна тебе буду… Бесплодная пустая колода… — она зарыдала, подвывая как скулящая сука… — Аааа….. ааааа… Жить не хочуууу! Я виновата, не сберегла…