Колыбельная для брата (сборник)
Шрифт:
Владик не ответил. Осторожно сошел к плотику. Потом сказал:
– Не хочется, Гена.
– Я тоже не поеду. Мне мама не разрешает, – с вызовом заявил Илька.
– Не разрешает – не надо, – миролюбиво откликнулся Генка. Соскочил на берег, поднатужился и оттолкнул плот. – Пусть без нас плавает. Будет кому-нибудь находка. Дров – на целый месяц.
Они забрались на травянистую площадку.
– Желтый день… – вдруг сказал Владик.
Генка понял. Шла у берега неспокойная желтая вода, и солнце, уходя
– Скорее, не день, а вечер, – заметил Генка.
– Гена… – тихонько сказал Владик. Он сидел с опущенным лицом и сцарапывал с ноги светлую корочку подсохшей глины. – Знаешь что… Ты, может быть, думаешь, что я трус. Из-за плота… Ну, я правда боюсь. Я просто видеть не могу мокрые бревна. Скользкие… Знаешь, сразу кажется, что опять затылком грохнусь…
– Да брось ты, ничего я не думаю, – поспешно сказал Генка.
Но говорил он почти машинально. Ему стало не по себе, как при близкой опасности. Словно перехлестнулся в него Владькин страх. Ведь в самом деле: поскользнешься, ударишься – вдруг снова беда?
Он сказал сбивчиво и хмуро:
– А ты… не скачи зря-то… Ты на Ильку не гляди. Пусть он прыгает, если голова дырявая.
Илька презрительно промолчал.
Генка вдруг встревожился: опять что-то получилось не так.
Илька неожиданно спросил, будто о пустяке:
– Владик, а больно, когда операция?
«Вот балда!» – подумал Генка. Он увидел, как шевельнулось и напряженно застыло Владькино плечо.
– Что, Илька? – сказал Владик.
– Наверно, больнее, чем нога, когда ее дергают, – сердито вмешался Генка.
Владик поспешно спросил:
– Какая нога?
– Да зимой этот козел ногу подвернул. Сел и ревет. Хорошо, что твой отец мимо проходил. А то мы с Яшкой хотели «скорую помощь» звать.
Так было сказано о Яшке. Впервые за весь день. Мимоходом.
Но сразу они замолчали и, повернувшись, посмотрели на верхнюю кромку мыса. Илька и Генка. И Владик, который знал о Яшкиной гибели из Илькиного письма.
– Его где похоронили? – вполголоса спросил Владик.
– Похоронили? – удивился Илька.
– Его даже не нашли, – сказал Генка. – Его, наверно, сразу затянуло под лед. А потом такой разлив… Знаешь, какая вода была? Другого берега не видно, как на море.
«Как на море», – сказал он, и тогда Илька понял, что пора спросить Владика о главном. Он не хотел говорить об этом раньше, на ходу, среди суеты и шума. А сейчас, когда сидят они серьезные и немного печальные, Владик, наверно, расскажет…
– Владик, расскажи про море, – попросил Илька. И строго взглянул на Генку: не вздумай опять ехидничать.
Генка ногтями отщипывал от какой-то щепки волосяные лучинки.
– Я ведь почти не видел моря, – огорченно сказал Владик. – Так глупо все получилось. Меня раньше времени выписали. Из больницы
– Целый же день, – обиженно возразил Илька.
– Целый… А с утра холод и туман. Такой туман… Как молоко. Говорят, такие туманы осенью бывают, а тут вдруг летом. И моря совсем не видать. Ну, как стена из ваты. Только слышно, как пароходы в порту трубят. Будто мамонты заблудились.
Илька горько вздохнул:
– Кораблей, значит, тоже не видел?
– Мы потом к причалу спустились, там «Адмирал Нахимов» стоял. Такая белая громадина. Вплотную, конечно, видно было. И воду видно. Темно-зеленая вода. Небо серое, а вода все равно темно-зеленая… Плещется так звонко, будто в железной бочке. И солеными огурцами пахнет. Смешно, верно?.. А «Нахимов» такой высоченный в тумане… А потом чайка пролетела…
Илька благодарно молчал. Все-таки зеленая вода и белый громадный корабль – это кусок настоящего моря. И чайка…
– На следующий день снова тепло было. И ясно, – сказал Владик. – Только нам уже на вокзал надо было. Я море только из автобуса увидел, издалека. Такое синее, в сто раз синее неба… Просто зареветь хотелось… Ну, мы, наверно, с папой в августе еще раз съездим. У него за прошлый год отпуск не использован.
– В августе? – переспросил Генка и бросил щепку.
– Да. А то обидно так…
До августа, конечно, далеко. И все-таки Генка огорчился. Август – время устойчивых ветров. Генкин любимый месяц. Не хотелось, чтобы, как в прошлом году, был он месяцем тревог и расставаний.
Да, но какие тревоги? И надолго ли расставание? Все равно. Генка не хотел никакого.
Но что он мог сказать? Не говорить же: не езди. Это Илька брякает все, что у него на уме.
Генка покосился на Ильку. Вернее, на то место, где Илька недавно сидел.
Его там не было.
Опустив голову, Илька медленно и как-то упрямо шагал к серым камням обрыва.
– Ты куда? – окликнул Генка.
Илька не ответил. Только придержал шаги и глянул вверх.
Посмотрел и Генка. Высота – метров десять. Кустики на камнях, жесткие колючие стебли. Трещины, уступы, карнизы. Кое-где камень отслоился, и серые пластины торчат, как акульи плавники. Желтое тихоходное облако уползает за мыс…
Илька встал на камень у обрыва и напружинил ноги.
– Не смей! – сдавленно крикнул Генка.
Илька прыгнул вперед и вверх, словно решил телом пробить каменную броню Монахова мыса. Не пробил, но остался на отвесной гранитной стенке. Словно приклеенный. Потом нащупал ногой трещину, дотянулся до выступа и вдруг, извиваясь по-кошачьи, взял без остановки первый трехметровый отвес.
Он постоял на карнизе несколько секунд. Зачем-то погладил камень, словно зеркало перед собой протирал. И полез дальше.