Колыбельная для брата (сборник)
Шрифт:
Илька медленно сказал:
– И пальто у Яшки было серое. Я помню.
– Я знаю, – отозвался Генка.
Конечно, идти необходимо. К Яшкиной матери. В тот дом, где Яшка-Воробей жил, мастерил неуклюжие змеи, придумывал свои хитрости, смеялся и получал колотушки.
Ой, но как не хотелось идти! Честно говоря, было просто страшно. Генке казалось, что в доме, куда они придут, темно, как на старом кладбище, и каждое слово говорится шепотом. К тому же сердитая Воробеиха не очень жаловала Яшкиных друзей. Как она их встретит теперь?
–
Это была мысль! Во-первых, Шурка – голова, он что-нибудь придумает. Во-вторых, он в школе пострадал из-за Яшки. В-третьих, идти вчетвером просто лучше.
Шурка сидел дома и был мрачен. С Владиком поздоровался без долгих вежливых разговоров. Сообщил свою печальную новость: учительница истории, с которой он поспорил из-за Воробья, в будущем году станет их классным руководителем.
– Съест, – сказал он в заключение.
– Не съест, – сказал Генка. – Ты слушай…
И рассказал про двух малышей.
– Ого, – произнес Шурик. – А они не врут? То есть я хотел сказать, что они могли ошибиться.
– Они вроде бы толковые ребята, – возразил Генка. – Они все рассказали, как надо.
– Даже день вспомнили, когда это было, – добавил Владик. – Только жаль, что он заплакал…
– Кто?
– Тот, которого Юриком зовут. Маленький такой, кудрявый.
– Почему заплакал? – озабоченно спросил Шурик. – Вы, наверно, их перепугали. Наверно, насели на них со своими допросами?
Генка нахмурился:
– Никто не наседал… Ну, сначала насели немного, а потом все спокойно было. Он уже после заплакал ни с того ни с сего.
– Значит, испугался. Наверно, решил, что попадет теперь.
И тогда обиделся Илька. За Юрика обиделся, за этого незнакомого мальчишку с молотком за поясом.
– Ты думаешь, он трус? Думаешь, только от страха плачут?
Илька чувствовал, что на месте Юрки он и сам мог бы заплакать. От жгучей досады, что поверили Яшке и ушли с берега.
– Я так не думаю, – сказал Шурик. – Я только боюсь, что они обиделись на вас. С маленькими надо разговаривать осторожно… А вдруг еще придется что-нибудь у них узнавать?
Владик покачал головой.
– Они не обиделись. Они обещали еще рассказать, если что-нибудь вспомнят… Они там все время на берегу.
– Что они там делают?
– Клад ищут, – усмехнулся Генка. – Там же церковь была, вот они и долбят кирпичи. Думают, что тайник найдут.
Яшкин дом стоял в глубине двора. С улицы виден был только гребешок железной крыши, с которой Яшка в прошлом году запускал своего «Шмеля».
Калитка была приоткрыта.
Ребята остановились. Посторонний мог бы подумать, что их смутила облупленная табличка «Во дворе злая собака». Но ребята знали, что злой собаки во дворе никогда не было, а добродушный Тобик потерялся два года назад.
– Пошли, что ли? – спросил Генка и переступил на месте.
Тогда вперед сунулся Илька и первым нырнул в калитку.
Перед
На крыльце стоял толстый карапуз с голым животом и серьезно рассматривал гостей.
– Ой, это Санька! – удивился Илька. – Ходит уже.
Санька не обратил на Ильку внимания. Смотрел он только на Генку. Пристально и строго. Потом сказал:
– Дядя…
– Сам ты дядя, – обиделся Генка.
Санька опасливо попятился, повернулся, полез через порог и шумно шлепнулся. Подумал и нерешительно захныкал.
В доме захлопали двери, и на пороге появилась Яшкина мать.
Видимо, она удивилась, заметив ребят. Может быть, даже не узнала в первый момент. Не отрывая взгляда от мальчишек, машинально подняла Саньку, машинально хлопнула пониже спины, вместо того чтобы отряхнуть и успокоить. Санька, видно, привык к таким вещам. Реветь не стал, а снова взглянул на Генку и повторил:
– Дядя.
Яшкина мать вдруг заулыбалась.
– Дядя, – ласково сказала она. – Дядя Гена. И дядя Илька. И еще дяди… Яшины дружочки пришли к Яшиной маме. Проходите в дом, ребятки. Я и не узнала поначалу-то… Видишь, Саня, какие хорошие мальчики!
Санька был, однако, иного мнения. Он для верности опустился на четвереньки и, сопя, полез через порог подальше от подозрительных мальчиков и дядей.
– Здравствуйте, – запоздало сказал Шурик.
Подталкивая и пропуская вперед друг друга, они прошли в дом, куда раньше входили не часто и не очень охотно.
Не было в комнатах ни траурной темноты, ни заброшенности. Рыжие пятна вечернего солнца лежали на половиках. Тонкий оранжевый луч насквозь пробивал аквариум и рассыпался на полированной спинке кровати. На заляпанном кляксами столике, где Яшка всегда готовил уроки, спал серый котенок. Над ним отчетливо стучали часы.
Вошла Яшкина мать, начала торопливо двигать стулья.
– Садитесь, ребятки. Жалко, отца-то нет. Он уж сколько раз говорил: «Хоть бы дружки Яшины пришли».
«Скоты мы все-таки», – подумал Генка.
Они усаживались, молчаливые, подавленные, хотя мать Яшки казалась вовсе не печальной, даже веселой.
– Садитесь, Гена, Шурочка… И ты, мальчик. Ты уж извини, я что-то не припомню тебя.
– Это Владик, – сказал Илька.
– Ох, Владик… Яшенька-то говорил. Вылечился, значит?
– Наполовину. Один глаз, – сдержанно сказал Владик. Видимо, неловко ему было говорить о своей радости, когда здесь такое горе.
– Яшенька-то все письмо писать собирался. Какие-то марки чтобы ты купил в Одессе. А я говорю: не смей. Мальчик в больнице, у него беда такая, а ты со своими марками суешься. Он и не стал… Он уж над этими марками прямо с ума сходил. Даже спать с альбомом ложился. Я теперь берегу альбом-то. Вроде и ни к чему он, подарить бы кому-нибудь, а жалко.