Колыбельная виски
Шрифт:
— Давай же, деревенская девушка.
Беру его за руку и забираюсь в кузов. Это такой простой жест, но он кажется чем-то большим — может быть, чирканьем спички, а может быть, именно таким я и хотела его почувствовать. Мне хочется, чтобы он хотел меня. Я даже не знаю, почему, но почти чувствую себя глупо из-за этого.
Выдохнув, он садится на бортик грузовика.
— Так и будешь там стоять?
Сажусь напротив, сложив руки на коленях. Поднялся легкий теплый ветерок. Музыка от вечеринки у костра смешивается с жужжанием цикад. Меня окутывает запах горелых
— Итак, расскажи мне о себе, красотка. Что у тебя за история?
Я пожимаю плечами.
— Рассказывать особо нечего.
— Ерунда.
— Нет, — смеюсь я. — Что рассказывать, когда ты вырос в маленьком городке, в маленькой семье? Здесь у всех одна и та же история.
— Уверяю тебя, это неправда. Ты прожила здесь всю свою жизнь?
— Нет, переезжала в Форт-Лодердейл учиться в колледже.
— Господи, какого черта ты покинул рай, чтобы вернуться в этот город?
Моя грудь сжимается, и я немного колеблюсь, прежде чем выпалила:
— Моя мама больна.
— Ох, — выдыхает он. — Мне очень жаль, я...
— Все нормально. — Я потираю ладонью свою руку.
— Что с ней?
— Рак.
— Боже, я…
— Тебе здесь явно не нравится, — обрываю я его, потому что хотелось еще немного побыть в беззаботности. Момент, когда мне не нужно думать об уродливых сторонах моей жизни. Как бы эгоистично это ни было, мне нужно отдохнуть от реальной жизни. Только на мгновение. А Ной был прекрасным отвлечением. — Если бы ты мог жить где-нибудь еще, где бы это было?
— Австралия, — быстро отвечает он, кивнув. — Да, Австралия.
— Как можно дальше отсюда? — смеюсь я.
— Да. Я погуглил, и Перт так далеко отсюда, как только можно. К тому же, Австралия — это то место, куда раньше отправляли всех преступников и все такое, так что, знаешь, думаю, что смогу там вписаться.
— Вау... так теперь ты преступник, да?
— Что-то вроде этого…
Интересно, что он сделал, чтобы попасть в тюрьму? Папа никогда не говорил мне, почему кого-то из ребят отправили в тюрьму, только то, что у них были заблудшие души. Я внимательно смотрю на него. Его мужественная челюсть, щетина. Татуировки. Рваные джинсы и конверсы. Может, наркотики? Воровство... А потом чувствую себя виноватой за то, что осуждаю его.
На его полных губах появляется ухмылка.
— Я надрал парню задницу, ничего особенного, прежде чем ты начнешь надеяться на лучшее...
Как он узнал?
Ной спрыгивает с грузовика.
— Эй, — зову я, — ты куда?
В салоне грузовика вспыхивает свет, задние фары отбрасывает на траву красный отблеск, и включается радио прежде, чем дверь захлопывается. Ной хватается за поручень грузовика, запрыгивает в кузов.
— Их музыкальный выбор — дерьмо, — говорит он, кивнув
Прослеживаю за его взглядом. Звезды кажутся тысячами сверкающих бриллиантов на черном бархатном фоне.
— Надо же, я даже забыла, сколько их там, — выдыхаю я.
— Что?
— Звезды. В городе их не так просто увидеть.
— И как давно ты вернулась? — спрашивает Ной.
— Месяц. Я просто была занята.
— Нельзя быть слишком занятым, чтобы остановиться и посмотреть на звезды. — Это так мило, что я млею. — Ты можешь тоже прилечь здесь, если хочешь. — Он хлопает рукой по кузову грузовика. — Обещаю, что я буду хорошо себя вести.
— Я в порядке.
— Как хочешь.
Мы сидим в темноте, смотрим на небо, слушаем цикад и музыку.
По радио звучит «Пусть будет больно» Оливии Лейн, и Ной тихонько подпевает. Я смотрю, как он поет с закрытыми глазами. Когда доходит до припева, его глаза зажмуриваются чуть сильнее, потом он облизывает губы, но вместо того, чтобы петь слова песни, он вздыхает.
— На что это было похоже? — Ной открывает глаза и снова смотрит в небо.
— Что?
— Расти с родителями. С братом... на хорошей стороне города? — он тихо смеется, но на его лице уязвимость, и я замечаю, как он сглотнул.
— Это было… — Соскальзываю с бортика и сажусь рядом с ним, обхватив руками ноги. — Это было все, что я знала. — Какое-то время я сижу молча, раздумывая, не подтолкнуть ли его, не спросить ли о его семье. Трудно понять, что делать в подобных ситуациях. Некоторые люди говорят вещи, потому что они хотят приоткрыть дверь, а некоторые просто говорят не задумываясь. — А что случилось с твоими родителями?
Припев закончился, и он снова начинает петь, на этот раз громче. От хриплого тона его голоса у меня по рукам бегут мурашки. Думаю, что могла бы слушать его пение всю ночь напролет.
В середине припева он выдыхает.
— Готова?
— Конечно.
— Моя мама залетела, когда ей было семнадцать. Судя по тому, что говорила бабушка, она была одной из тех хороших девочек, которые встречаются с плохим мальчиком — плохим мальчиком был мой отец. Он ездил на мотоцикле и пел в какой-то гаражной рок-группе, — Ной усмехается. — Яблоко от яблони, да?
— Ну, у тебя ведь нет мотоцикла.
— Он у меня дома.
Я закатываю глаза.
— Ты когда-нибудь встречался с ним?
Ной пожимает плечами.
— Не то чтобы я помню, я имею в виду, есть фотография, на которой он держит меня в одной руке и упаковку пива — в другой. Он выглядит там обдолбаным до полусмерти, — смеется он. — Но, нет... семейная жизнь не была его коньком, так что он свалил из старой доброй Силакоги.
— Должно быть, это было тяжело для твоей мамы.
— Вовсе нет. Она последовала за ним.
— Ох. — Я ерзаю в кузове грузовика, откидываюсь назад, обхватив себя руками.
— Да уж. Хорошо, что бабушка решила, что я чего-то стою. Наверное.