Колыбельная виски
Шрифт:
— Мне очень жаль. — Что еще я могу сказать?
— Не стоит. Я гребаный Железный Дровосек.
— Железный Дровосек?
— Да, этот парень был моим героем, когда я рос, потому что он научился жить без сердца.
Боже. Это немного больно. Словно его слова, то пустое место, которое я видела в его глазах, вонзились во что-то глубоко внутри меня. То, что большинство людей воспринимает как должное — он даже не знал, на что это похоже. Он думает, что у него нет сердца, но я видела, как он смотрел на свою бабушку в больнице.
— Но у Железного Дровосека всегда было сердце… — шепчу я.
— Боже,
Сузив глаза, Ной тянется к моему лицу, его рука задерживается на моей челюсти, когда он убирает прядь волос мне за ухо. Я закрываю глаза. Это прикосновение такое нежное, несмотря на то, что кончики его пальцев мозолистые от струн гитары. Все в этом человеке противоречиво, и это заставляет мое сердце биться слишком быстро. Когда открываю глаза, он смотрит на меня с обещанием нежности, которая легко могла сломить меня. Прежде чем успеваю отреагировать, он убирает руку и снова смотрит на звезды.
— Итак, — выдыхает он. — Твоя подруга предупреждала тебя обо мне?
— Мэг? Нет, — вру я.
Он усмехается.
— Хорошо, я не хочу тебя пугать, деревенская девушка.
И я ложусь рядом с ним. Достаточно близко, чтобы чувствовать тепло его тела, но достаточно далеко, чтобы мы не касались друг друга. Звучит следующая песня, которую я не знаю, и Ной подпевает, время от времени проводя кончиками пальцев по моей руке в легком, как перышко, прикосновении.
Я закрываю глаза, прислушиваясь к звуку его голоса, и забываю о том, что беспокоило меня, вспоминая то время, когда у меня не было ничего более важного, чем лежать на спине и смотреть на звезды. Только на эту ночь я притворяюсь, что нет таких вещей, как прощание, и засыпаю.
Меня будит громкое хлопанье крыльев и громкий крик петуха. Я открываю глаза и вижу петуха, сидящего на бортике кузова и смотрящего на меня сверху вниз. Он расправляет крылья, прежде чем издать еще один крик. Небо приобрело нежно-розовый оттенок приближающегося рассвета, и душная утренняя жара уже липнет к моей коже.
Какой бы невинной ни была прошлая ночь, у меня возникает неловкое чувство, которое скручивает мой желудок. Ночью я не вернулась домой. А что, если у мамы был приступ? Что, если они беспокоятся о Бо? Дерьмо. Я медленно поднимаюсь на ноги, хватаюсь за борт грузовика и спрыгиваю на землю. Петух снова кукарекает, когда я на полпути к входной двери бабушки Ноя.
— И куда же ты собралась, а?
Оборачиваюсь на голос, засунув руки в карманы и неловко улыбаюсь.
— Хм, ну…
— Во-первых, грузовик твоего отца все еще застрял. — Ной сел, прогнав петуха, прежде чем запустить пальцы в свои растрепанные волосы. — И потом, твой младший брат все еще в отключке в доме моей бабушки.
— Точно…
Ной проводит рукой по лицу, прежде чем вытянуть руки над головой. Лучи восходящего солнца касаются его кожи, и, прежде чем я осознаю это, прикусываю нижнюю губу. Он встает, спрыгивает с грузовика, проходит мимо меня и улыбается, проведя пальцами по моей щеке.
— Не прокуси дырку в своей прелестной губе.
Я отпускаю губу, и волна жара окатывает меня с головы до ног.
— Пойдем, юная леди, — бросает он
Я вздыхаю. У меня неприятности. Большие неприятности…
13
НОЙ
Черт. Она такая чертовски милая, вот так прикусывая губу. То, как восходящее солнце освещает ее волосы, а туман ползет за ней по полю — это похоже на картину. Возможно, она всего лишь незнакомка в моей жизни, но я хочу, чтобы этот момент запомнился мне навсегда, потому что, если бы я мог вспомнить ее такой, как сейчас, я бы вспомнил, что в какой-то момент была невинная, красивая девушка, которая смотрела на меня так, словно я мог подарить ей весь мир. А за деньги такого не купишь.
— Пойдем, юная леди.
Вхожу на крыльцо и открываю сетчатую дверь, остановившись, чтобы придержать ее для нее.
Ее щеки порозовели, когда она ныряет под мою руку. Чтобы заставить эту девушку покраснеть, потребовалось совсем немного времени, и я наслаждаюсь этим. Мой взгляд прикован к ее заднице, когда она идет в гостиную, поэтому сразу не замечаю бабушку в кресле. Ханна останавливается на полпути, когда слышится скрип подставки для ног, вставшей на место.
— Ну и ну, — говорит бабушка. — Я вижу, вы выезжаете на дом к пациентам? — Она сжимает губы, когда смотрит на меня через плечо Ханны. Я знаю, что она, вероятно, молится Богу, чтобы он спас душу дочери проповедника. У меня не самый лучший послужной список.
Обхожу Ханну, пытаясь спрятать ее от осуждающего взгляда бабушки.
— Ее брат был на поляне с группой подростков, и, учитывая, что он сын моего босса, я точно не мог вызвать полицию. — Подхожу к ее креслу, наклоняюсь и целую ее в щеку.
— Надеюсь, мы вас не разбудили, — говорит Ханна.
— О нет, милая. Я встаю с петухами, к тому же, — она указывает обветренным пальцем в сторону коридора, — парень звучит, как лесопилка.
Качаю головой, идя по коридору за Бо. Слышу, как бабушка спрашивает Ханну, ходит ли она в церковь, когда ныряю в дверной проем. Бо растянулся на кровати, как чертова морская звезда, со свежей лужей слюны на подушке.
— Хорошо, — говорю я, хлопая в ладоши. Он слегка подпрыгнул, но не проснулся. — Давай, Бо.
Со стоном он ворочается на кровати.
— Ммм.
— Ага. — Включаю свет. — У нас у всех бывают такие ночи. Это типа обряда посвящения.
Бо приоткрывает один глаз и морщится.
— Что за…
— Похмелье. — Я поднимаю палец вверх. — Вот когда ты знаешь, что хорошо провел время.
— Боже, я чувствую, что умираю.
— Черт, бутылка Джека — это еще не смертный приговор, — я усмехаюсь. — Поверь мне.
Бо хлопает себя ладонью по лицу и пытается сесть, но тут же падает обратно на кровать.
— Соберись, приятель. — Я похлопываю его по колену. — Твоя сестра ждет тебя.
— Ханна?
— Ага.
— Господи, она же убьет меня?
— Нет, парень. На самом деле тебе чертовски повезло, потому что эта девушка тебя любит. Ты даже не понимаешь, как тебе повезло. — Я качаю головой. — Давай. Вставай.
Когда возвращаюсь в гостиную, бабушка держит на коленях раскрытый альбом с фотографиями.