Колыхание Времен
Шрифт:
– Яросветик, Яросветик, дурачок, да и дикарь в придачу.
Кому-то в небо погрозила кулаком:
– Погоди-и!.. Припомню!.. Хоть ты и демиург, но что ты можешь без меня - только дань собрать со своих же воплощений, а я... вернее мы - Навна, Дана, Навна-Нина и... можем опыт весь в кристалл собрать, объединить любовью и зажечь, чтобы кристалл стал красотою.
В ней бушевали чувства радости большой, любви, негодования, бесстрашия и главное от осознанья истины самой и тысячи эмоций, мыслей, да так, что аж подбрасывало от избытка. Казалось, что разорвёт вот-вот на части. Посмотрела на
– Агу, смотри, сейчас я успокоюсь.
Он посмотрел. Навна направила ладонь вперёд и дерево огромное, почти сухое, вспыхнуло, как факел, падая на землю.
А это что? Драконы из Гипербореи дикой. Правильно, ведь здесь нет последовательности проявлений, здесь как попало. Яросвет-Агу вскочил и за дубинку ухватился, но Навна его остановила движением руки. Посчитала - драконов было десять, на каждом по четыре человека.
– Вот куда прутся? Пролетайте мимо.
Но нет, не пролетали. Почувствовала, что мысли их агрессией полны.
– Что ж, тогда не обижайтесь
Обе ладони рук направила вперёд, и две струи огня из рук метнулись. Через мгновение все до одного дракона факелами падали на землю. Агу не испугался, а просто к Навне подошёл:
– Люблю! Навнушка-а!..
– Я знаю милый Яросветик! Дикий мой! Любимый мой! Моя отрада! И вообще, ты самый лучший Яросвет, хоть и... или потому что дикий. Не стой столбом, я уже опустошила излишек силы, теперь я просто женщина, а не богиня. Все - Навна, Дана, Навна-Нина, Яра и...
– все тебя хотим, как дикаря, не демиурга. Он слишком умный, хоть и дурачок немного, наверное, из-за тебя.
Агу прикрыл ей пальцем рот, понять, давая, что говорить не надо. Её же всё ещё трясло от возбуждения. Купаться захотелось и тут же оказалась на руках Агу. Он понёс к озеру её. Подошли, и он поставил на ноги её, показал, что надо снять рубашку. Она сняла и бросила на землю, побежала в воду. Он побежал за ней, но прежде спрятал рубашку за кусты.
– -----------------------------
Искупавшись, взявшись за руки, вышли из воды. Навна, охладившись чуть водой студёной, весело смеялась, прикрывая грудь руками. Смущенье в сердце почему-то появилось. Подумала, что ладно, что не голая была совсем, когда билась, а то сейчас бы от стыда сгорела, даже перед Агу немножко или... множко стыдно.
Глазами поискала солнышко - оно ещё стояло высоко. До заката часа три, не меньше. Подумала, что это хорошо. Появилось вновь желание и нетерпение любить Агу - терзать и целовать одновременно. Он на неё смотрел лукаво. Подвох почувствовала и, выйдя на берег, поняла, что нет рубашки.
– Ах ты!.. Отдай сейчас же.
Он засмеялся весело и побежал к костру, вернее туда, где для них, как свадебное ложе было. Навна побежала следом. Догнала и набросилась, как львица, повалив на землю. В себе почувствовала, что это рай какой-то. Они голые и не боятся, что их увидеть могут. Играют, бесятся, иногда сражаются, купаются, едят и любят, любят, любят. Хоть и зона, но совсем не страшно и не опасно. И поняла, что это Яросвет явил себя везде, где она может появиться.
Агу-у! Почему ей стало нравиться так называть его? Может потому, что знает точно, что Яросвет и есть Агу? Пусть там будет Яросвет, а здесь останется
Услышала, что он грустит, быть может, даже плачет.
– Ты чё, Агу?
Встрепенулся.
– Ну вот! Прости, пожалуйста, - начала колотить себя, - Такую эгоистку.
Он улыбнулся, руку её взял и медленно стал приподниматься. Вдруг быстро, так быстро, что и опомниться не дал, как положил её на спину, сам навалился с верху. В сердце у Агу Навна почувствовала что-то. Он понял, что она не просто женщина, а нечто большее, значит опаснее - такие шли ассоциации.
– Агу!.. Ты чё? Я женщина! Слышишь! И не опасна вовсе. Вот делай всё, что хочешь, я всё тебе позволю.
– Люблю!
– Вот и люби, как хочешь и не пугай меня, что думаешь, что я не женщина и не такая, как другие.
Навна поняла, что будто тень какая между ними пробежала. Она услышала протест в его душе против её силы, что она так неосторожно показала. Теперь не понимала, как сгладить это. Лежала на спине, ему в глаза смотрела. Глубокие и серо голубые, когда встретились, были дикими, а сейчас дикий огонь угас. В себе желание открыла, и нетерпенье полностью ему отдаться.
– Люблю, Агу! Ты чё, не слышишь?
Он слышал. И у него желанье появилось и не терпение, но дикое какое-то. В глазах сверкнул огонь. Навна даже вздрогнула, немного испугалась. Это возбудило его ещё сильнее, он становился дикарём - жестоким, злым, звероподобным.
Что же делать ей? Начнёт сопротивляться, ещё больше возбудит его - совсем придушит или просто прибьёт. Эх, знать бы, где упасть - соломки подложила бы. Решила, что смирение сейчас мудрее будет. Гнев у него пройдёт, тогда и думать будет, что дальше делать, как вести себя.
Агу руками тискал её груди. Немного было больно, но она терпела. Надо скорее всё закончить и тогда он успокоится быстрее. Он же её не понимал, не слышал, в какой-то ярости он слышал лишь себя. Как же у них? И поняла - осталось только ждать. Отметила, что даже такой он ей приятен и потому решила, что это вид любви, пусть дикий, но не насилие. Насилие всегда след раны у женщины оставляет в душе.
Он сел, вернее встал на корточки, взял её за бёдра и повернул спиной к себе, поставил на колени. Подумала, что скоро финал - подходит к родному ритуалу. Но Агу не торопился почему-то. Сел рядом, осматривая её с головы до ног. Волосы её упали с плеч на землю, прикрыв лицо, груди висели, откровенно притягивали чем-то к себе.
Агу даже замычал что-то невнятно от восторга и оттого, что может делать всё, что хочет. Даже в племени так не бывало ни когда. У них за женщин драться приходилось иногда, да и женщины, как понял - самки просто и не понимали ни чего, что Навна показала или покажет...
Навна же почувствовала его злость, но поняла, что эта злость не к ней. И, тем не менее, ей отвечать придётся. Быстрее бы, решила подыграть ему, быстрее возбудить до нетерпения. Упала на бок, руку положила на бедро ему сначала, подвигая выше. Он застонал, схватил за грудь, но... совсем не больно. Она поняла, что он ей ни чего не сделает - напротив, будет беречь, как жизнь саму, ведь стала для него она, этой жизни смыслом.