Колымский котлован. Из записок гидростроителя
Шрифт:
Андрей машет рукой, и через минуту катер исчезает за поворотом.
— Ну что, проводил? — спросил меня Захар.
У Захара лицо — что луна — светится. Улыбка до ушей. Можно бы старшему машинисту и посерьезнее быть.
— Ты вот скажи, дед, как поставить гайку на поворотной цапфе? Не знаешь? И я не знаю, и никто не знает. Потому что крана нет. Лозунги есть, а крана вот нет. А что, может, братцы, на веревке поднимем, что мы выболели?
— Ну-ну, ты-то — известный силач. Вот если гайку подать, тогда
Захар — здоровый парень, сгоряча подхватился, даже робу сбросил, а гайку подать так и не смог.
— Кишка тонка, — махнул рукой Славка. — Давайте домкраты.
— Видали вы его — граф. Пошли и принесем. Ничего себе гайка, тоже не выболела: слава богу, сто тридцать кг.
По-пластунски, на пупке, заволокли ее под экскаватор, вымостили на чурки домкрат, на домкрат подняли гайку, поджали к цапфе. Уже и рукавицы поскидывали. Крутим гайку час, другой. Вот уже и стемнело, распалили костры — подсвечивает, но гайку закусило — ни взад, ни вперед.
— Кто сегодня согрешил, признавайся и лучше отчаливай… Что, нет смелых? Ну тогда пошли, поедим каши, брюхо свело, — категорически заявляет Захар.
Идем по тропинке гуськом. Поравнялись с вагончиком.
— Стой, братцы. Кажется, пришли, — останавливается и крутит носом Захар. Заходим в вагончик и стучим в раздаточное окошко.
— Тетя Мотя, покормите передовиков!
— Да вы че, окаянные! Только заснула. Когда себе отужинали. Никакого порядку, прут, когда вздумается.
— Разве долго тебе, тетя Мотя. Суп-то варите из тушенки, не раскрывая банок, — Захар оборачивается и подмигивает нам.
— Как это — не раскрывам банки? — возмущается тетя Мотя. — Договаривай, бесстыдные твои глаза. Я, можно сказать…
— Да так, — не повышает голоса Захар. — Все говорят.
Тетя Мотя высовывается из окошка, оглядывает нас и исчезает. И тут же протягивает черпак под нос Захару.
— Ну, я же говорил, — кривится Захар, — пусть все попробуют и скажут. Давай тарелки, хлеб, можно и перчик.
Принимаем тарелки от поварихи и рассаживаемся за стол.
Захар выхлебывает к обиженно просит добавки.
— Не разобрал, тетя Мотя. Ты уж извини.
Повариха наливает еще, сует тарелку Захару и сплескивает суп на руку, Захар корчит гримасу.
— Обжегся? — участливо спрашивает Славка.
Захар демонстративно завертывает в подол рубахи руку. А мы сопереживающе многозначительно молчим.
— Правда, видать, нынче не в почете, — плаксиво говорит Захар. — Может, хоть котлеток каких найдете?
— Котлеток, пожалуйста. На утро хотела, да ладно уж, поешьте, — хлопочет тетя Мотя.
Котлеты горячие, с подливкой. Захар руку подвязал брючным ремнем и просит компоту две банки.
Парни не выдерживают — хохочут. Улыбается и тетя Мотя.
— Вот окаянные…
— Да-а,
Спим мы в вагончиках. Кровати, подушки, простыни — все как полагается. Утром нас будит сирена. Умываемся в ручье. Катер уже на рейде — пришел сегодня пораньше. Вода за ночь спала, оголились валуны, вокруг них кипит пена.
Выходит из вагончика Захар. Он в чистых брюках, пиджаке.
— Куда вырядился?
— На Большую землю вызывают, дед. Что Андрею передать — с кисточкой?
Он бежит к причалу. Монтажники к экскаватору. Если гайку к обеду не поставим, а к вечеру не набросим ковш, то из графика вылетим. Наверстаем! А когда? Ладно еще, что бурильщики поотстали, но, если они не сегодня-завтра взорвут скалу, нам не поздоровится — позору не оберешься. Ребята до самого обеда не вылезают из-под экскаватора. Подхожу, присаживаюсь на корточки.
— Чего на обед не идете? — спрашиваю.
— А ты посмотри, дед. Может, гайка-то не от этого экскаватора?
Ползу червяком. Посидел минутку, пока привыкли глаза к темноте. Увидел — валяется полдесятка исшарканных, заласканных инструментов. Заход резьбы углубили, отдраили — блестит резьба.
— На полнитки закрутит, а дальше хоть матушку репку пой, — упавшим голосом говорит Славка. Ребята тоже вздыхают.
— А гайку не пробовали нагреть?
— Нет. Кто-то было заикнулся, так мимо ушей пропустили.
Пока вымеривал резьбу на цапфе и сравнивал с гайкой, монтажники сбегали за паяльной лампой, разогрели. Гудит пламя, синим языком облизывает резьбу.
— Не перегревайте, а то как будете крутить?
— Самую малость, — Славка плюет на палец и трогает гайку. — Хорош, братцы.
Подводим домкратом гайку к цапфе. Дружно руками — голова к голове — обхватили гайку. Она наползает по резьбе на первую, вторую нитку. Вышибаем домкрат и крутим уже без остановки под самое яблочко. А дальше рукоять подготовили, пальцы на ковше заварили, точнее, ограничители к пальцам. Тут и Захар подошел.
— Молодцы. Начальство учтет. А я своим сорванцам ходовую оборудовал: младшему ботинки, старшему кеды привез. Ну я побежал, переоденусь, и «ложку» вешать будем.
Я пошел с ним: надо было позвонить в управление.
— Что там делается, дед, на Большой земле, — дорогой рассказывал Захар. — По радио уже передали — будто мы первый ковш зачерпнули… Меня просили речь сказать — едва отмахнулся. Может, компотику, дед опрокинем? Колосники горят, — постучал он по груди. Мы завернули в вагончик.
Тетя Мотя домывала полы.
— Не пущу! — закричала она. — Грязь только таскать горазды.
Захар пожал плечами и посмотрел на меня невинными глазами.
— Ну вот, дед, а ты говорил, что нас пригласили на компот.