Колымский котлован. Из записок гидростроителя
Шрифт:
Ветку с собой в лес мы не берем. Она бы с ходу взяла зверя. Только сейчас ни к чему — весна. Позавчера лосенка подняли.
— Вот бы поймать, — сказал Андрей. — Давай, дед, а?
Бросились за ним, погоняли, погоняли и отступились.
— Если бы поймали, привык бы он, дед?
— Привык бы. Как-то мы поймали лосенка во время ледохода, — рассказываю Андрею. — Вырастили, стал он домашним лосем. Ходил по лесу, но спать возвращался к зимовью. Очень любил хлеб с солью. А осенью, когда затрубили звери, ушел в гон и не вернулся. Прошло несколько лет. И однажды собаки пригнали
— Узнал вас?
— По-моему, узнал, а собаки точно узнали, сразу отступились от него.
— Остался?
— Нет, ушел. Ушел, Андрюха. Каждому — свое.
Так проходили дни. Мы с Андреем облазили все озеро, распадки и стали с тоской поглядывать на синие горы.
И как-то так вышло, что, не сговариваясь, решили:
— Махнем!
До замка мы уже дорогу знали, а оттуда нам предстояло плыть по Патыме.
И вот в одно солнечное, веселое утро мы загрузили плот вяленой и копченой рыбой, уложили палатку, рыбацкие снасти, провизию.
Вооружившись шестами, отчалили от берега.
Андрей сидел посередине плота на спальном мешке и держал за пазухой щенят. Плот покачивался на легкой волне, навстречу набегал зеленый тальник и ежистая верба. За поворотом Патыма сильно ослабела течением, и плот, казалось, заснул.
Сильно пригревало солнце — клонило в сон.
Мы расстелили палатку, сняли брюки, рубашки. Щенят Андрей положил в ведро, завернув в куртку, а мы развалились на брезенте. Так плыть было еще приятнее.
Собаки бежали по берегу.
Ветка раза два подбегала, нюхала воду и намеривалась плыть к нам. Я ей пригрозил шестом.
— Ты умеешь, дед, плавать? — спросил Андрей, рассматривая дно.
— Умею.
— А нырять?
— Смогу.
— Научишь?
— Когда потеплеет вода. Летом.
— Сейчас лето, смотри, — Андрей показывает подрумяненную спину.
Откуда-то из-за горы донесся рокот мотора. Все ближе к нам. Угадываем — вертолет. Показался из-за горы стрекозой. Прижался к речке и держат курс прямо на нас. Покружил, повисел в воздухе, поднял фонтаны воды, уселся на гравийный берег. Мы тоже причалили.
Навстречу нам бегут Талип и Славка! Вот это радость неожиданная.
— Ах да шайтан, мужик настоящий. — Талип здоровается с Андреем за руку.
Славка подает письмо. В письме приказ о моем переводе на новую стройку. Вот и приходится расставаться с этим синим раздольем. Конечно, будут другие горы, а эти жаль.
…Мы идем по улице Дражного в порт. Андрей в новом костюме. Слышим, в палисаднике надрывается котенок. Андрей туда.
— Дед, смотри, плачет, — и тянется через штакетник.
— Ну его, паршивый весь, — и иду дальше.
Догоняет Андрей.
— Хорошего, дед, всякий возьмет, — и глядит мне в глаза.
Остановились. Смотрим друг на друга. Вернулись. Достали котенчишка. Андрей его за пазуху. Довольный.
Приходим в порт. Маленькое приземистое здание забито народом. Самолет задерживается. Стою, топчусь в дверях.
Вдруг на пороге Нельсон, весь в пыли, грязный. Меня не видит.
— Дюжев!
— Ну чего ты, — дернул его за руку.
Увидел, облегченно вздохнул.
— Выйдем.
Вышли в палисадник. Андрей сидит на завалинке, в травке котенок, банка с молоком.
— Хорошо, что застал, — сказал Нельсон, жадно затягиваясь папиросой. — Дед, только, откровенно. Я за Андреем. Я знаю, ты скажешь — говори с ним. Он же ребенок и привязан к тебе. Пожалей. У нас ведь никого…
Лицо Нельсона сразу постарело. Я молчал. И ждал и боялся я этого часа…
— Куда ты с ним? Опять в палатку… Вот прочти. — Нельсон протянул записку.
В ней было сказано: «Мы, лэповцы, знаем Нельсона и Полину Павловну, как людей честных и достойных. Они и раньше просили Андрея, но мы вырастили и воспитали его и теперь не возражаем отдать в дети законным его родителям, тоже лэповцам — Нельсону и Полине Павловне, уходящим на заслуженный отдых, и так как Андрей уже школьного возраста. Если, конечно, пожелает этого и дед его»…
Первая подпись стояла Талипа, а дальше я не мог разобрать. Буквы прыгали…
Часть вторая
Колымский котлован
Начало
Самолет увяз в густой синеве и, казалось, замер на месте. Такое пустое и холодное пространство вокруг. И я с тоской подумал о земле.
Загорелся транспарант «не курить», «пристегнуть привязные ремни».
Время движется утомительно медленно. Всегда завидую тем, кто в самолете спит… Но вот шасси коснулось земли, самолет несколько раз подпрыгнул, встряхнулся и резко сбавил скорость.
— Товарищи пассажиры, — сказала бортпроводница, — мы прибыли в порт Магадан. Температура воздуха минус пятьдесят три. Всем оставаться на своих местах до полной остановки моторов.
Пассажиры толпились в проходе, теснясь и мешая друг другу.
Я сошел по трапу. Всюду лежал нетронутой белизной снег. От снега распухли заборы, крыши домов, сопки, горы. Расспросил встречных, как добраться до строительства Колымской ГЭС. Подсел на попутку и вскоре был у поворота дороги на стройку. Машина пошла дальше, а я остался у развилки, положил мешок на обочину, стал бегать по дороге туда-сюда.
Наконец в тумане мелькнули две желтые точки. Машина шла медленно, огни фар вихляли по сторонам — пьяный, что ли?
Машина остановилась. ЗИЛ. Кабина у него холодная. Ветровое стекло обледенело, осталась лишь проталина величиной с рукавицу, в нее и колею не разглядишь. Я было кинулся к кабине, но там сидела женщина с ребенком на руках. Не раздумывая, залез в кузов и стал укладываться между какими-то ящиками.
— Там взрывчатка! — прокричал из приоткрытой дверцы водитель. — Нарушаю, но куда вам тут деваться. На-ка возьми. — Повозившись, он снял с себя полушубок и кинул мне. — Ноги, главное, закутывай, душа-то не так холода боится!