Колымский тоннель
Шрифт:
основанным на поклонении кумиру, но более гуманным генератором сознания. Он называется
авторитарным. Если не понимаете, просто следите за мыслью, объясним позднее. У каждого режима
– - свои кумиры, своя вера, свои обряды, но главное, что в движении -- в постепенном, строго
контролируемом движении-- все это смягчается, пока общество не пройдет высший уровень
государственности -- так называемую демократию, при которой все движения каждого подчинены
все остальное.
– - Да что же выше демократии?
– - возопил подкованный Скидан.
Кросс поднялся и опустил на окнах все наружные жалюзи. Сделав это, он посмотрел на Вассу.
– - Да, -- сказала Васса.
– - У меня тоже душа не на месте.
– - Что выше демократии?
– - Кросс вернулся к разговору.
– - Трудновато объяснить. У вас такие
названия, что от них и нам впору шарахаться. Всякие тоталитаризмы, анархизмы, анархо-
синдикализмы, либерализмы, поликратии, черт их знает... Кажется, не очень страшно прозвучала бы
антикратия. Или просто акратия. Если вдуматься, конечно.
– - Как в Лабирии?
– - подсказал Краснов.
– - Может быть, -- Кросс задумчиво кивнул.
– - С Лабирией мы еще по-настоящему не знакомы.
Собираемся... Все зависит в любом обществе от уровня энергетики и технологии, да еще чтоб не
было нетерпимости. То есть, любой ценой, бережно, постепенно развивать общую культуру и всем
забыть про политику... Эх, нет, ребята, невдомек это вам. Вон даже в Лабирии запрещена история,
художественная литература. Почему? Потому что боятся разложения. А где страх, там власть. А где
власть, там политика. А где политика, там... Пропади оно все пропадом! Сколько мы уже пытались
что-то сделать на Земле, сколько лучших тут погибло, сколько гибнет сейчас... С этим буддизмом,
христианством, исламом, с коммунизмом... Обязательно пастыри, вожди, фюреры... Стада, а не
народы, прости меня, мама. И вы, ребята, простите, вы хорошие... Вообще, знаете, что? Айда-те
спать? После выступления выматываешься...
– - Один только вопросик, -- остановил поднявшихся Краснов.
– - Васса, что же ты сегодня узнала о
здешних людях?
– - А вот что, -- она вздохнула.
– - В глубине души почти все хотели, чтобы я сорвалась и хоть что-
нибудь сломала. А ножи почти все направляли мне в горло. Особенно та "благородная душа",
которая Кроссу платочек подарила.
4. Осада.
Скидану снился родной лагерь. Сам он стоял на трибуне, зачем-то построенной у лагерных
ворот, прямо под стандартной фразой вождя -- жестяными буквами
чести, дело славы, дело доблести и геройства". На самой трибуне было для чего-то начертано
другое крылатое изречение, не имеющее отношения к делу: "Кино в руках советской власти 101
представляет огромную, неоценимую силу". Впрочем, оно было не так уж и не к месту: рядом со
Скиданом суетились два киношника с лабирийскими диковыми камерами -- снимали зековский парад,
который принимал Скидан, держа руку у шапки. Он кивал отрядам и отечески улыбался, а
заключенные были почему-то одеты с иголочки, в спецовки первого срока, они шагали румяные,
крепкие, печатая шаг по щебенке крепкими меховыми сапогами на медных гвоздях. Все зеки были
вооружены новенькими автоматами ППШ, а сопровождала их жиденькая цепочка заморенных, едва
обутых, худо одетых, обмороженных охранников с разболтанными винтовками на потертых до ниток
ремнях. Охрана едва тащилась за доблестным строем "врагов народа", спотыкаясь, роняя винтовки,
не поднимая лиц. Даже родная, шипящая патефонная "Элегия" Глинки, исполняемая очень кстати в
ритме марша, не вызывала у охранников подобающей бодрости.
– - Неис--
кушай--
меня--
безнуж--
ды!..
рубил вовсю замечательный тенор Козловского, а эти, дубье, не могли даже ногу подобрать...
Скидан совсем было открыл рот, чтобы обложить их бодрящим отеческим матом, как вдруг
ближайшие охранники сбросили с себя замызганные шинели и оказались самыми настоящими
зеками. Из-под драных телогреек они выхватили незнакомые Скидану короткие автоматы -- совсем
не такие, как у кордонников -- залегли и открыли огонь. Мнимые румяные демонстранты оказались
надувными игрушками и лопались от пуль с металлическим звоном. Одна за другой две автоматные
очереди ударили по трибуне, но в Скидана почему-то не попали, только стало страшно. Он открыл
глаза и проснулся в избушке Коерковых. По комнате металась раздетая, распатланная Светка, а в
дверь и в окошко разом изо всех сил стучал Иннокентий. Деваться было некуда. Скидан нашарил
свой ППШ и открыл огонь по окну и двери, по Кешке...
Теперь он проснулся по настоящему. Не было ни Светки, ни Кешки, ни зеков. Нет, один зек все
же был: капитан Краснов дозаряжал свой ТТ, а коленом расталкивал Скидана. По стене гремело.
Кажется, в самом деле стреляли из автоматов.
Скидан выхватил из-под подушки револьвер и за Красновым выбежал в тамбур, затем в кухню.