Колышек у вербы (Рассказы)
Шрифт:
— Вот завтра и начнём сажать цветы, — сказала она. — А сейчас отберём семена, которые нужно предварительно замочить.
Через два дня клумбы были засажены, и ребята уселись отдохнуть на скамейках, которые уже высохли и были такими удобными, с широкими спинками.
— Вырастут цветы, и мы устроим выставку и выберем королеву, — сказала Сима.
— А короля можно выбрать? —
Елена Ивановна засмеялась:
— Будут у нас и цветочные короли и цветочные королевы. — И вдруг она спросила: — А письмо в Горный Алтай вы уже послали?
Ребята показали учительнице письмо. В середине был нарисован зелёный стол, зелёные скамейки и клумба. Заканчивалось письмо так:
…«Так что вы не беспокойтесь. Адрес на конверте оказался правильным. Мы вырастим разные цветы и семена пошлём вам. А может быть, и в гости друг к другу съездим. Ваши друзья — пионеры из нового совхоза».
Хлеб
Никогда не видел Гена такого лица у папы. Стоял он мрачный, расстроенный, подпирая широким плечом дверь красного уголка. В руке отец держал знамя. Красное знамя с золотыми кистями. Оно с прошлой осени стояло в углу, заботливо обёрнутое в прозрачную блестящую бумагу, которая носит такое загадочное имя — «целлофан».
Гене очень нравилось, когда знамя вынимали из целлофана, выносили на улицу и ветер сразу подхватывал полотнище, надувал его словно парус, шевелил кистями. Ни в одной совхозной бригаде не было такого знамени. Папа объяснил:
«Переходящее знамя! Понимаешь, сынок, его присуждают только тем, кто лучше всех растит хлеб».
Гена очень гордился тем, что это красное знамя стоит у них в красном уголке и никуда не переходит.
Как-то раз, выходя из школы, Гена даже похвастался, размахивая портфелем:
«Мой папа лучше всех растит хлеб!»
«А мой тоже», — быстро возразил Миша, сын бригадира четвёртой бригады.
Он приезжал сюда в школу вместе с остальными девочками и мальчиками участка Заовражный потому, что у них ещё там не успели достроить школу. В душе Гена очень завидовал тому, что Миша каждый день катается на автомобиле. Однажды он даже обогнал Гену, когда тот шёл по знакомой короткой дорожке к школе.
Вот теперь он, наконец, отомстит ему. Гена ухмыльнулся:
— А знамя-то ещё той осенью к нам увезли, потому что у нас хлеба была целая гора!
— И у нас гора, — отчаянно защищался Миша. — Просто у вас вот насколечко больше. — И он показал пальцами насколько. — Ну на самую тютельку!
— А знамя-то у нас! — почти кричал Гена. — Значит, мой папа лучше всех!
В эту минуту тяжёлая рука легла на Генкино плечо, и сердитый знакомый голос произнёс:
— Чем хвастаешься? Папой хвастаешься? А сам тройку из школы принёс?
Генка молчал, опустив голову. И откуда только взялся отец? Как нехорошо получилось,
Целых два дня отец не разговаривал с Генкой, словно не замечал мальчугана. И только на третье утро, встретив умоляющий взгляд Гены, сказал коротко:
— Если я ещё раз услышу…
— Никогда больше не услышишь, честное пионерское! — торопливо заговорил Гена. — Никогда больше!
…Сейчас отец стоял сам не свой, с потемневшим лицом, а вокруг толпились мрачные, расстроенные парни, молча глядя на знамя и на своего загрустившего бригадира. Вдруг он шагнул вперёд и произнёс нараспев:
— Как же это, дорогие друзья, получается? Сев перевыполнили, досрочно закончили. Вся пшеничка в земле. А вот, пожалуйста, знамя у нас Иван отбирает!
У Генки перехватило дыхание. Иван! Дядя Иван! Да это же Мишкин отец.
— Так у Ивана бригада на несколько часов тебя, Алексей, опередила, — весело отозвался директор. — Значит, он — победитель.
Генкин отец неожиданно сморщился и потряс в воздухе крепким кулаком.
— Уж этот Иван — всё он поперёк стоит. И в старом совхозе, что мы с ним два года назад строили, друг другу то и дело хвосты показывали. И сейчас опять. — Одним рывком он протянул знамя вперёд. — Ну что ж, коли так — везите! Только ненадолго! Скоро обратно доставите. Верно, хлопцы?
И сердитые хлопцы ответили нестройно:
— Ну да!
— А то как же!
Когда директор, бережно укутав знамя, двинулся к своей машине, Генка неожиданно, жалобно сморщив нос, попросил:
— Возьмите меня с собой, Иван Иванович.
— А что ты там будешь делать? — удивился директор.
Краснея от стыда, Гена неожиданно соврал:
— У меня там друг, Миша. В школе сейчас каникулы. Вот мы и не виделись давно.
— Ну поехали, коли так, — согласился директор.
Когда машина остановилась у красного уголка четвёртой бригады, Гена тихонько вылез, обежал вокруг и залез обратно в кабину. Он вовсе не хотел видеть Мишу и торжество в его глазах. Он просто хотел убедиться, что драгоценное красное знамя будут передавать дяде Ивану.
— Видали, — спросил дядя Иван, ставя полотнище поперёк ветра так, чтобы шевелились буквы «Переходящее красное знамя», — значит, взяли у Алексея! Но не радуйтесь, — вдруг резко отчеканил он. — Алексей — он такой: ещё отнимет! Чуть рот разинете — и поминай как звали! А ну, быстро по коням!
Трактористы и прицепщики зашумели, захохотали и все кинулись к своим тракторам. А дядя Иван, так же как Генкин отец, аккуратно свернул знамя и унёс в красный уголок.
— Ну, повидался со своим дружком? — спросил директор, усаживаясь в кабину.
Генка торопливо кивнул головой.
— Где ж ты был? Я тебя что-то не видал, — продолжал директор.
— А я там, в углу, сидел, — снова, второй раз в этот день, соврал Гена.
Но директор ничего не заметил и начал о чём-то горячо спорить с главным агрономом, который на ходу вскочил на подножку машины и ехал так, закрываясь рукавом от свирепого ветра.
Дома Генку ждали ужинать. Мама сказала:
— Куда исчез? Вечно тебя недокричишься!
Гена взглянул на мать с укором: «Сегодня, в такой день, и упрекает. Вот не буду есть. И всё. Тогда сразу заволнуется».