Колышек у вербы (Рассказы)
Шрифт:
Но на столе так вкусно пахла поджаренная с салом картошка, надулся пухлый пирог с грибами, и Гена начал уписывать всё за обе щеки. Бедный папа! Он-то уж, наверное, сегодня не станет ужинать!
Но папа появился оживлённый, как ни в чём не бывало уселся к столу, попросил картошку прямо со сковороды, горяченькую, съел три куска пирога и запил всё это большой кружкой молока.
После ужина, как всегда, Гена с отцом отправились погулять. И вот тут-то Гена и сказал срывающимся голосом, схватив отца за руку:
— Знамя увезли! Как же теперь?
Папа тряхнул головой и, не отнимая
— Знамя — это, конечно, брат, того… Плохо! Но ничего, отберём.
— Значит, ты теперь уже не самый лучший бригадир? — допытывался Гена. — Теперь Мишкин папа лучший?
Отец засмеялся и, шутя, стукнул Генку по затылку:
— Опять ты за своё: лучше, хуже! Все мы тут не лодыри!
Всё-таки Генка не мог успокоиться: кто же лучше? Ведь знамя-то уехало в чужую бригаду. Мишкин верх!
Никогда прежде, когда жили в большом, шумном городе, не знал Гена, как растёт хлеб. Всё было так просто: бегал по утрам в булочную, говорил скороговоркой: «Половинку чёрного и четыре булочки», выбирал плюшки для себя и для сестрёнки. И никогда не думал, что надо так много трудиться, чтобы вырастить эту половинку чёрного, и четыре булочки, и плюшки.
Здесь, на целине, Гена увидел, как трудно даётся людям урожай. По весне поднимают трактора тяжёлые, жирные пласты земли, бороны мелко дробят крупные комья, и поле становится лёгким, словно не тяжёлая земля его покрывает, а чёрный пух. Потом снова с гулом идут трактора, таща за собой сеялки, и толстое зерно падает в землю. Когда появятся зелёные всходы, тогда и отец, и другие трактористы, и комбайнеры разглядывают их, словно не верят своим глазам, что взошёл хлеб.
Всяческие беды подстерегают слабые молодые ростки: то сорная трава начинает их глушить, то нападают разные вредные букашки, и отец ждёт не дождётся, чтобы над полем появились надёжные помощники — самолёты. С гудением пролетают они очень низко, и из-под широких крыльев льётся на посевы дождь. Дождь это не простой, он губит на корню сорняки и не вредит пшенице. Она делается только крепче и гуще.
Каждый день, каждый час, каждую минуту надо думать о хлебе, надо помогать ему расти, иначе не появятся в магазине булочки, и плюшки, и чёрные ржаные аппетитные ковриги.
Не спят люди в короткие дни жатвы. Однажды Генка увязался с отцом ночью в поле и глазам своим не поверил: светло как днём. Бегут комбайны, освещают пшеницу зоркими прожекторами. Подбегают машины к комбайнам, не видимое в темноте зерно, шелестя, ссыпается в кузова, и автомобили мчатся к огромному зданию элеватора, который почти упирается в небо своей квадратной головой.
Бродил, бродил Генка по полю, а потом присел на охапку соломы и не заметил, как уснул. Даже не почувствовал, как подняли его сильные отцовские руки, осторожно уложили в кабину шофёра дяди Сени. Проснулся он уже около дома, когда мама осторожно будила его:
— Говорила, сынок, — дома сиди. Вот и сморился.
Как-то папа наткнулся на Гену во время его ночной прогулки и рассердился:
— Ты чего это здесь? Почему не спишь?
— Так мамы же нет! Она ужин комбайнерам в степи варит, — пытался объяснить Гена, — и тебя тоже нет. Я один. Как брошенный. А тут интересно. — И вдруг попросил жалобно: —
— Ах ты, брошенный, — засмеялся папа и, торопливо оглянувшись, нет ли поблизости мамы, сказал заговорщическим шёпотом: — А ну, садись в машину, раз всё равно не спишь.
Он легко подбросил Гену в кузов, и мальчик оказался на брезенте, которым на всякий случай была прикрыта пшеница. Папа уселся рядом, и машина помчалась по дороге, освещаемой прожекторами комбайнов, которые ползли по полям, как огромные светляки.
Потом они подъехали к элеватору, и вдруг Геннадий увидел что-то большое, неподвижное. Во дворе элеватора высилась целая гора.
— Что это, папа? — закричал Гена.
— Хлеб, сынок, — как-то особенно торжественно отозвался отец. — Видишь, сколько его! Со всех концов везут и везут так много, что не успевают прямо в элеватор ссыпать, и, чтобы машины не держать, пока сваливают в кучу… Ночи тёплые, дождя не предсказывают.
Отец помог Гене спрыгнуть на землю, и они вдвоём подошли к горе хлеба, которая сияла при свете фонарей. Отец взял в руки пригоршню пшеницы.
— Тяжёлое. Словно золото, — шепнул он. — Вот она, целинная наша земля. Какое богатство родине даёт! А ведь ещё совсем недавно тут вокруг один ковыль рос.
— Привет, Алексей! — сказал кто-то рядом звучно и весело. Отец и сын обернулись.
— Здравствуй, Иван, — отозвался отец, крепко пожимая руку бригадиру четвёртой бригады. — Любуешься?
— Полюбоваться не грех, — протянул Иван. — Каков наш хлебушек! Видишь — уже и элеватор не поспевает за нами.
Потом, меняя тон, он внезапно добавил полушутливо-полусерьёзно:
— Уже всем известно: обскакал ты меня на уборке. Как за знаменем — сам приедешь?
— Да нет! Думаю, мне с почётом привезут, как тебе весной, — засмеялся отец. — Вот так и будем мы его друг у друга отнимать.
Генка стоял рядом притихший, удивлённый. Значит, опять знамя вернётся в красный уголок и на праздник пойдёт впереди бригады, приветливо шелестя. Почему же папа и дядя Иван не сердятся друг на друга? Вот стоят рядом, обнявшись, и всё перебрасывают зерно с ладони на ладонь.
Сад
Мама ни за что не хотела уезжать из совхоза. Саша услышал нечаянно, как она рано утром говорила папе:
— Ну что это, в самом деле? Приехали на пустое место, сколько мучились, пока совхоз построили. А сейчас квартиру получили, работа у тебя интересная. И вот пожалуйста — опять всё бросай. Нет, я не поеду.
И вдруг папа ответил резко и сердито: