КОМ: Казачий Особый Механизированный
Шрифт:
— Да я ж даже не понимаю её!
— Ну, научишь. Да и чего там понимать? Баба же, — и ржёт…
Вроде, по каким-то там конвенциям положено. Справку даже выписали, в которой я числился ответственным за неё лицом. Тут уж, как говорится: пищи, а беги.
Доехали до Иркутска. И тут я застрял. Железнодорожный вокзал — на одной стороне Ангары, а родное село — на другой. На мост меня городовой не пустил, чуть не раздавил его, прям под опоры кинулся. Свистит, палкой регулировочной машет:
—
— А как мне на тот берег? Пустил бы ты меня батя, а то задавлю…
— Я тебе сказал нельзя, оболтус! Порушишь пролёты, сам утопнешь и мост сломаешь. Иди вон направо, да жди паром.
— Спасибо, служивый, а то я прям потерялся.
— Не потерялся, а берега попутал! В прямом и переносном смысле. Давить он меня вздумал!
— Ну, извини, я вот только с платформы, а до поезда на польском фронте, вообще без остановки.
— Чё? Комиссовали по ранению?
— Да не-е, вышел срок контракту. Весь наш призыв по домам распустили, там теперь другие бойцы, свежие да рьяные.
Чё, всем рассказывать, что ли? Да и подписка. К тому же, срок и впрямь почти вышел. Пока все бумаги оформил — неделю, что ли, не дотянул.
Городовой поправил уставную шашку, и отдал мне честь.
— Ну тогда, добро пожаловать домой, казак! Звать то тебя как?
— Коршуновы мы, с Карлука.
— А-а, пересекались с твоим батяней, справный казак. Передавай поклон от Курумова Антона, он знает.
— Обязательно передам.
«Саранча», поскрипывая суставами, спустилась к Ангаре. Неподалеку от моста располагалась пристань, на берегу высилась бетонная чушка, а из воды к ней тянулся толстенный канат. Ну, теперь только ждать… я откинул люк.
Привлеченная свежим воздухом из-за кресла вылезла Марта.
— Смотри, Марта, Ангара-река. Мы уже почти дома!
Она сверкая любопытными глазками, что-то сказала мне на своём, и махнула рукой вперёд.
— Ага, вон на той стороне Иркутск, щас парома дождёмся — и домой. Как же я за мамиными харчами соскучился…
Марта опять что-то сказала. Вообще она оказалась знатной трындычихой. Болтушка. Всё ей было любопытно, она ещё когда ехали на платформе, постоянно окно или бронелюк откроет, пальцем мне тычет и по-своему лопочет. И, главное, совсем не боится.
Прачки ей ещё в части кой-какое бельишко подобрали да пару старых гимнастерок. Ну и шинель. Она, эта шинель, правда, ей до пят получилась. Ходить вообще никакой возможности не было. Так она её на мешки с сеном положит, ночью в неё залезет, ей же укроется. Сопит, один нос торчит. А я себе кресло пилота в походное положение развернул и в нём спал. Не шибко удобно, но уж как есть.
Через час подошёл паром. Здоровенная баржа, с мотором-тарахтелкой, крутящим барабан с тросом. Но даже эта плавучая дура качнулась, когда «Саранча» зашел на неё.
Паромщик замахал мне флажком:
— По центру давай, по центру! Сажай
Выполнил все его распоряжения, мужик явно соображает, что говорит. Пустующее место быстро забили телегами и отарой овец. Вот правильно овец по мосту не пустили, они бы там устроили… Мотор баржи выплюнул клуб чёрного дыма, и посудина неторопливо поплюхала на правый берег. Прозрачная вода Ангары плескала в борт, в глубине важно шевелила плавниками рыба. Эх, на рыбалочку бы щас! Марта опять тыкала пальцами и что-то лопотала.
— Это откуда такое чудо, господин казак? — грузный детина-моторист с улыбкой смотрел на столь редкое для него зрелище.
— С польского фронта. Вот прибилась, и не знаю что делать, она ж совсем по-русски ни бельмеса.
Он рассмеялся.
— Выучится. А не сочтите за обиду, она с вами…
— Да не-е, ты что, дитё ж ещё. Я с неё двух аглицких уродов снял, теперь вот…
Моторист подобрался, взгляд посерьёзнел.
— А уроды?..
— Червей кормят, а может ещё кто их схарчил… я тела не хоронил, не до того было.
— А вот нормально. Это — хорошо! Это по-нашему! Насильнику и душегубу спуску никогда давать не надо. Вот я бы… — он сжал здоровенный кулак, и лично мне стало ясно, что вот он бы… А потом останки в Ангару рыб кормить, и дело с концом. — Спасибо вам, господин казак, что спасли невинную душу. Ишь какая, волосики ровно одуванчик, — он улыбнулся, — оченно солнечная девчонка.
Я рассмеялся.
— Ну ты из меня героя-богатыря-то не делай…
Выгрузка прошла в обратном порядке. Сначала овцы, которых сразу загнали в небольшой загончик прям у причала, потом телеги, а последним уже я. Оказавшись на твёрдой земельке, подсадил Марту в кабину и повёл «Саранчу» по берегу, по течению Ангары — к дороге в Карлук. По любому, если я щас в город выйду, то всех городовых соберу, как собака блох. То «брусчатку попортишь!», то «лошадей перепугаешь!» Мы уж вот так, спокойно, бережком до доков дойдём, а там уже и Качугский тракт.
НА ПОРОГЕ
Солнышко припекало, по небу плыли белые барашки облаков, мотор мерно гудел, сервоприводы опор поскрипывали. «Саранча» бодро чапала по тракту, обгоняя подводы и редких верховых, один раз навстречу прополз трактор, тащивший сразу несколько подвод со строевым лесом. И что-то я так расчувствовался — домой еду, почти доехал уже! — что распахнул люки — и боковой, и верхний — и начал песни орать. Эх-х, гармошки не хватает!
И прибыл я в Карлук герой-героем. Да, прям посреди улицы шагает «Саранча», за мной ребятишки бегут, улюлюкают. Собаки лают, носятся вокруг. Казак с войны вернулся! В родной Карлук, да с собственным шагоходом!