Команда бесстрашных бойцов
Шрифт:
Катя хлопнула дверью, как давеча сделал это генерал. Три пары глаз встретили ее по эту сторону. Команда не спала. Все всё слышали.
Немо бесстрастно сказал:
– Мне очень хорошо, когда ты рядом. Катя.
Тэйки воскликнула:
– Не обращай внимания на обторчанного придурка. Ты боец – высший класс!
А Даня спросил без затей:
– Видишь?
– Ты мудрее, чем я думала, Даня…
Тут она зарыдала всерьез и бросилась к нему на грудь.
Генерал поглаживал Катины волосы и приговаривал:
– Ну что ты, что ты… Это не он говорил, это дрянь
И она понемногу успокоилась в Даниных руках. А когда пришла в норму, еще полежала немножко, вдыхая его запах и наслаждаясь этой нечаянной близостью.
Чуть погодя, генерал зашел к узнику и сказал с холодком:
– Кончено пари. Будешь лежать столько сколько надо.
– И сколько?
– Десять лет, мля.
Гвоздь с ужасом подумал: «Этот – может. Запросто».
И он принялся биться головой о кроватную спинку. Раз, два, пять, десять, двенадцать… Больно.
– Лучше подохну, чем терпеть от вас, сапрофитов!
– Не отвлекайся, долби.
Тринадцать, четырнадцать… Больно же!
– Ты мне не хозяин, Даня!
– Не натурально головой бьешься. Я не поверил.
Когда-то мастер читал о древнеримском герое, убившем себя, задержав воздух в легких и перестав дышать. Тоже способ, когда ничего другого не предлагается… И Гвоздь сделал глубокий вдох напоследок, так до конца и, не решив, пугает ли он сейчас Даню или на самом деле расстается с жизнью.
Генерал не уходил. Ждал, заметив странное поведение узника. Когда тот жадно вдохнул на сороковой секунде, Даня посоветовал:
– Попробуй еще разок.
И Гвоздь попробовал. Когда перед глазами пошли темные круги, он почувствовал пинок пониже спины, сбился и опять вдохнул.
– Дурак, – констатировал генерал. – Доходяга. Кончай фанаберию.
Не дожидаясь ответа, Даня вышел. Генерал не знал, как это бывает, когда каждая мышца разевает рот в жадном вопле: «Да-а-а-ай!» Зато он знал, что от ломки люди с ума сходят, на стенку лезут, других людей режут, но только не совершают самоубийств. Ведь смерть не несет в себе дозу.
На третью ночь Даню разбудил Немо.
– Генерал… Надо встать. Надо пойти к мастеру. Мастер шалит. Не вижу пока, чем кончится, но хорошего не будет.
Даня вскочил и вылетел в соседнюю комнату. Там Гвоздь сосредоточенно отгрызал собственную руку. Под койкой растекалась алая лужица.
Совершают наркоманы самоубийства или мет, кто их знает. Генерал крепко усомнился в собственном опыте. Убить узник себя хотел или удрать вознамерился ценой куска собственной плоти, непонятно. Но на всякий случай он переселил Катю в комнату Гвоздя. А когда она отсутствовала, ее замещал кто-нибудь другой.
Той ночью Гвоздь бился, не даваясь им в руки, однако медвежьей хватке Немо он ничего противопоставить не смог. Рану обработали йодом, кровь худо-бедно остановили, места укусов перевязали. Даня срочно вызвал Рыжего Макса, полумага и полумедика одновременно, ничего не умевшего до конца,
Даня хладнокровно объявил мастеру:
– Не напрашивайся на болеутоляющее. И на снотворное тоже не напрашивайся. И на успокоительное. Не старайся зря, не получишь, хоть неделю под сумасшедшего коси.
– Сволочь, – констатировал Гвоздь. – Фашист.
– А если еще раз вытворишь такое, то я своими руками вырежу для тебя резиновую манжетку на шею. Неснимаемую. Будет очень не удобно жрать, да и спать – тоже не особенно приятно. Зато не загрызешь сам себя.
– Осчастливь меня на полную катушку, благодетель! – зло откликнулся узник.
Гвоздь кидался на всех, как цепная собака, орал, ругался, плевался, даже пускать газы начал. Катя все терпеливо сносила. Время от времени Даня приказывал снять наручники с одной руки мастера и перенести на другую, или же на ногу. В эти минуты узника держали всей командой.
Через несколько суток его раздражение сменилось апатией. Гвоздь холодно ненавидел весь мир, он целыми днями молча смотрел в потолок. Ничего не ел и не пил. По ночам корчился, бил ногами в спинку кровати, но не стонал, видимо желая избежать хотя бы этого унижения. Он чувствовал себя сильно обозленным мертвецом…
Порой он пытался уговаривать Катю освободить его. Осаждал ее изобретательно и терпеливо, строя всякий раз новые лукавые подходы.
Однажды Даня услышал в комнате Гвоздя шум. Заглянув, он увидел странную картину: Тэйки сидела на Кате и отбирала у нее какой-то предмет. Катя отчаянно сопротивлялась.
Генерал подошел поближе и одним движением выдрал из ее рук… пилу-ножовку. Он осмотрел наручники, но нашел лишь пару царапин.
Катя сидела на полу – растрепанная, сердитая и жалкая одновременно; ей хотелось сказать что-нибудь оправдательное, она вполне осознавала, сколь глупо поступает, – и когда пилила, и теперь. Но слова не шли ей на язык. Не подворачивалось ничего подходящего…
– Вот так… – только и выдавила она.
– Я тебя не виню, – неожиданно мягко ответил генерал, – я тебя совсем не виню. И никто тебя винить не станет. Но ты помни: если придется тебя у койки Гвоздя заменить, то любой из нас справится с работой сиделки хуже тебя. Усекла?
– Да. Я… я больше не буду. Прямо затмение какое-то нашло.
– Ладно. Это ж мастер… зубы заговаривать. За полчаса кому хочешь башню сорвет. Ты еще, Катя, хорошо держишься.
Гвоздь не сказал ни слова. Он, как змея, не мигая, смотрел на троицу, пристально и недобро. В глазах его плескались ледяное презрение и жгучая жажда. Узник твердо знал: правда на его стороне, а значит, он обязательно вырвется. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так через неделю.