Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой
Шрифт:
Мы молчим, молчит, глядя куда-то вдаль, и учитель. Потом он говорит:
— Я счастлив, что нам привелось снова встретиться здесь, где два года назад мы расстались. Расстались с книгами, со звонком, суматохой на переменах, чтобы вступить в борьбу за свободу своей родины. Вы честно выполнили свой долг. Благодарю вас за смелость и отвагу. Вы сделали все, что было в ваших силах. И даже больше… — Глаза у учителя затуманились, мы тоже едва сдерживали слезы. — Но война продолжается. Завтра мы снова должны расстаться. Наш отряд уйдет из села, чтобы в другом месте продолжить борьбу.
— А как
— Будет лучше, если вы останетесь здесь. Людям еще потребуется ваша помощь.
Мы приуныли.
На школьном дворе строится отряд, который вот-вот должен выступить. Вдоль колонны торопливо снуют женщины, оделяя бойцов хлебом, носками, опинками, яблоками, цветами. В углу двора построена и наша команда. У каждого на голове пилотка, еще с вечера мы нашили на них красные звездочки. Пилотки приходится поминутно поправлять, чтобы не сползали на уши. Коле повезло больше всех — бойцы подарили ему винтовку, а чтобы приклад не мешал при ходьбе, его немного укоротили.
Но вот из школы выходит учитель и, заметив нас, расплывается в улыбке. Расправив плечи, к нему решительно подходит Коле:
— От имени команды прошу взять нас с собой. Хотим сражаться вместе с вами.
Учитель пристально смотрит на нас и задумчиво произносит:
— Не детское это дело — война. Нам предстоят тяжелые испытания.
— Мы готовы к ним, учитель!
— Ну что ж, будь по-вашему, — усмехается учитель. — Становитесь в строй!
Поднимается суматоха. Теперь и к нам бегут женщины, старики и дети, спеша отдать нам все, что у них осталось. Напутствия, слезы, объятия.
— Счастливого пути, ребята. Берегите себя, возвращайтесь живыми и здоровыми.
В последнюю минуту прибежала Мира, обняла меня и ткнулась губами в щеку:
— До свидания, Йоле! Не сердись на меня и поверь, я никогда не любила Бузо, честное слово. Особенно с того дня, когда поняла, кто он. Возвращайся поскорей!
Влажный кружок, оставшийся на моем лице от Мириных губ, я не стал вытирать.
Когда отряд проходил по селу, мы увидели Митре. Он стоял, тяжело привалившись к воротам, и по его желтым, впалым щекам текли слезы.
— Простите, ребята, не могу я с вами… Напишите, где вас искать, чтоб и я, если поправлюсь… — чуть слышно проговорил Митре и с трудом поднял руку, чтобы помахать нам на прощание.
Уже дом Митре скрылся из виду, а мы все махали и махали.
На дорогу выбежала тетя Анджа и, раскинув руки, заставила нас остановиться. Вся в слезах, она крепко-крепко обняла нас, как будто не желая отпускать, а когда, собравшись с духом, все же отпрянула, с ее дрожащих губ слетело:
— Счастливый путь, родные мои.
Извиваясь змеей, взбирается по утесу колонна партизан. Под нами, как на ладони, лежит село. Блестят на солнце красные крыши домов — ни дать ни взять развернутые знамена. Когда мы перевалили через хребет и перед нами, куда хватал глаз, простерлись горы и долины, Коле достал заветный листок с клятвой команды и приписал: «До конца бороться за свободу».
ЧАСЫ С КУКУШКОЙ
1
С чего начать и как рассказать
— Не пора ли браться за ум, сынок? Вон ты какой вымахал, а в голове все одни шалости. Свистнут под окном друзья-приятели — тебя и след простыл. Да и что проку дружить с теми, кто, как и ты, витает в облаках? Хочу, чтоб мой сын человеком вырос, понимаешь?
— Да, папа.
— Раз и навсегда заруби себе на носу, что хорошо, что плохо, что можно, чего нельзя. Не надоело разве доводить людей до белого каления, выслушивать от них упреки? Не лезь на рожон, не обижай сестру и не огорчай маму. Образумься наконец, чтобы отец мог гордиться тобой. Я должен быть уверен, что все мои старания и муки не напрасны, что у меня растет хороший сын. Понимаешь, о чем я говорю? — Да, папа.
Я сглатываю застрявший в горле ком и не решаюсь поднять на отца глаз. Так, кажется, и вскочил бы, поцеловал ему руку, прижался к груди, но невесть какая сила крепко-накрепко приковывала меня к стулу.
Но иногда отец приходит в неописуемую ярость. Вот как два дня назад, например. И из-за чего, спрашивается, весь сыр-бор загорелся? Да из-за такой чепуховины, что и говорить смешно. Ну, запальники с ребятами взрывали. Знаете, что это за штука такая? Берешь кусок железа с углублением или гильзу побольше, набиваешь отверстие порохом, потом вставляешь в него гвоздь, привязываешь проволоку и со всего размаха шваркаешь об камень. Гвоздь ударяется в порох, и гильза взрывается.
Так вот, ходили мы по селу, били запальниками по камням да по углам домов, и грохот заглушал все остальные звуки, как если бы снова началась война. Это только поначалу бывает тяжко, приходится уши пальцами или ватой затыкать, но зато, когда малость пообвыкнешься, ничего, кроме щекотки в ушах, не чувствуешь. Надо только рот пошире открывать, чтобы не оглохнуть. Так и артиллеристы на войне делают.
Из домов повыскакивали люди — что за напасть? Переполох поднялся страшный, прибежали милиционеры. Тут уж мы задали стрекача. Милиционеры гонялись за нами по садам, пока не выдохлись, а потом растянулись в тенечке, отдувались и вытирали взмокшие шеи. Куда удачливее милиционеров оказался мой отец. Уже затемно возвращаюсь я домой, тихо, как мышь, поднимаюсь по ступенькам, тенью прокрадываюсь в комнату и с ангельской улыбкой юркаю под одеяло. А через минуту одеяло летит в сторону, отец хватает меня за шиворот и вскидывает вверх, так что ноги в воздухе болтаются.
— Откуда у тебя порох? — кричит отец.
— Нашел.
— Где нашел?
— Ребята дали.
— А у них он откуда?
— Почем я знаю?
— Тогда, может быть, ты знаешь, куда подевался порох, который я для своей двустволки купил?
— Откуда мне знать?
— Так-таки и не знаешь? — грохочет отец и подзывает сестру. — А ну-ка, скажи ему!
— Признавайся, Роме, коли уж попался, — хитро щурится этот маленький чертенок.
— В чем это я должен признаваться?
— А о чем ты просил меня никому не говорить? Я вспыхиваю до корней волос. Дать бы ей хорошего тычка! Запираться было глупо.