Команда: военно-театральная комедия
Шрифт:
– Да, поеду, – проронил Ромуальд, пытаясь, словно на рулетке, поставить последнюю фишку на красное и чёрное одновременно.
«Старики» и пионеры из Балашихи залезли в «крокодила», бросив туда рюкзаки и палатки. Оставшиеся парни помогли им загрузить внутрь лопаты и тачки. Ромуальд тоже залез и сел с краю, ближе к выходу, помогая передавать лопаты. Он до сих пор точно не понимал, кто же едет в «Золотое». «Это что, все? Неужели ни одной девчонки? – подумал он. – Да, на десять дней с одними мужиками, а там уже и домой. Всё, всё, похоже, это полный аут». Неожиданно ему на ноги приземлился розовый рюкзак. «Розовый? Кто
– Эй, помоги залезть, галантный кавалер, – улыбнулась Жанна, протягивая к Шапочкину гибкие и уже хорошо загорелые руки.
Сердце Ромуальда как будто бы взорвалось огненным светом. Салютные залпы, петарды, шутихи закружились, завертелись, заискрились в его груди разноцветными огоньками.
– Ну, так ты дашь мне руку? – продолжала искриться Жанна.
Шапочкин вышел из оцепенения, подал Жанне руку и втянул девушку в грузовик.
– Спасибо, кавалер, – засмеялась она и уселась на туристический коврик в центре машины.
– И мне руку подай, – вякнула долговязая Ирэн.
С трудом Шапочкин втащил и её.
– И мне помоги, пожалуйста, – раздался ещё один голос, принадлежащий Нателле Шульц.
Ромуальд стал помогать и в этот раз, но почувствовал, что его упругие сухожилые руки того и гляди вырвутся из несильно натренированных плеч. Нателла упёрлась ногами в колесо, попыталась подпрыгнуть, чтобы забраться в кузов. Но вместо этого с воплем упала на землю, утянув за собой хрупкое тело археолога Шапочкина. Разумеется, раздался дружный смех как из машины, так и с улицы. Шульц лежала спиной на земле, а на ней, как жокей на кобыле, упершись руками и коленями в траву, сидел Ромуальд.
Через пару минут несколько парней дружно обхватили Нателлу с тыльной стороны и запихали обратно в грузовик. Девушка смеялась и явно была довольна этим крепким мужским прикосновениями и нажимам, особенно в самую чувствительную часть её тела.
Через час приехали в Золотую бухту. Так именовалась небольшая деревня на берегу Азовского моря, поэтому саму бухту тоже называли Золотой. Там и разбили палаточный лагерь.
На следующее утро все вышли на раскоп. Это был невысокий курган, расположенный на отвесной скале прямо над берегом моря. Куроедов определил задачу и уехал обратно в основной лагерь.
Копать было приятно. Шум прибоя, морской ветер, близость тёплой пенящейся воды – всё это создавало особую атмосферу, в которой могли рождаться любые, даже самые смелые желания. Уже на второй день археологи углубились каждый в свою яму и стали соединять их туннелями.
Неделя пролетела незаметно. Шапочкин всё не решался приступить к действиям. Жанна практически никогда не была одна. То её окружали подруги, которым она мазала кремом обгоревшие спины. То «старики» имели наглость откровенно флиртовать с ней, рассказывая какие-то сальные анекдотики. Даже было чрезвычайное! Были попытки обнять её за плечи. И подлецу Макарову это удавалось. Промедление становилось просто опасным. В какой-то момент Ромуальд понял, что его яма находится всего в нескольких метрах от ямы, в которой работали девушки из Балашихи, и, главное, она – Жанна – была там внизу. Аккуратно очищая землю деревянной щёточкой с найденных фрагментов, Жанна передавала находки подругам, стоящим наверху. Ромуальд твёрдо решил, что за сегодня и за завтра прокопает туннель к её яме. И там, там всё и случится!
На следующий день он с той же силой продолжил работу. Его лопата, словно острый скальпель хирурга, врезалась в земную плоть: мельницей вылетали из-под штыка всё новые и новые куски глины. Ромуальд даже не ходил на обед и не стал купаться вместе со всеми в положенный двухчасовой перерыв. Наконец, до заветной точки осталось всего несколько сантиметров. Но неожиданно закончилась рабочая смена, и все стали собираться на ужин. Шапочкин заволновался. «Неужели не успел, неужели придётся ждать ещё один день?». А ведь до закрытия экспедиции оставалось всего каких-то трое суток.
– Вы идите, я через полчасика подойду, – крикнула Жанна уходящим в лагерь подругам. – Тут фрагмент нужно достать, немного осталось, – добавила она.
Услышав это, Ромуальд будто бы включил дополнительный моторчик, который бешено накачал кровь по его венам, сосудикам и сосудам.
«Всё, всё, вот это – уже реальный сигнал! Всё, теперь или никогда! Она точно, точно осталась ради меня. Я помню, как она улыбнулась мне сегодня, когда я заглянул к ней в яму, чтобы узнать, не подходит ли моё донышко к её п`ифосу. Какой же я дурак, как я мог не замечать всё это время, что тоже нравлюсь ей. Эти вечные насмешки «стариков» и собственная неуверенность притупили меня. Вперёд, вперёд, мой друг, “удача – награда за смелость!”».
Ромуальд зашёл в свой туннель, почти не нагибая головы, надавил лопатой на стену, отделяющую его от неё, и выдавил кусок земли. В туннель тотчас же влетели лучи закатного солнца. Шапочкин быстрыми движениями сломал всю оставшуюся стену и увидел, увидел её! Жанна была немного взволнованна и даже слегка растеряна от внезапного появления Ромуальда. Но лицо девушки осветила милая улыбка, сверкнувшая на фоне вечерних лучей на её груди и руках.
– Ты меня напугал. Такой внезапный, – брызнула она смехом. – Ты чего так смотришь?
– Идём за мной, – проронил Шапочкин подчёркнуто тихо и даже немного таинственно.
Жанна протянула к нему свою руку и углубилась вместе с Ромуальдом в туннель. Пройдя несколько шагов, Шапочкин остановился, отпустил её руку и повернулся к Жанне лицом. Она по-прежнему улыбалась. Солнце теперь легло лучами на её каштановые волосы, немного выбившиеся из хвостика. Под футболкой с Микки-Маусом дышала живая девичья грудь. Шапочкин на секунду растерялся, но, преодолев волнение, заговорил.
– Ты… ты мне очень нравишься. Сразу понравилась, ещё в поезде. Я всё время думаю… о тебе думаю. Я… я хочу… Я хочу, чтоб ты стала… первой… моей. Тут, сегодня, прямо тут…
Шапочкин с трудом вытаскивал из себя слова, словно выкручивая их из твёрдого дерева и пропуская через каменные жернова. Жанна отодвинулась спиной к стене и, развязав узел сиреневого платка, висевшего на шее, протёрла лицо.
– Ты такой милый, Шапочкин, – снова улыбнулась она. – Но пойми, Ромуальд, я берегу себя для любимого человека. И sеxом заниматься вообще не готова, причём в этом ужасном туннеле и к тому же с тобой… Ты меня понимаешь? Понимаешь меня?
Она сказала это так откровенно и просто, как будто бы речь шла о какой-то не подошедшей ей по размеру шапочке. В её голосе слышалась не обида и даже не испуг, а какая-то жалость.