Команданте Мамба

Птица Алексей

Воины вздрогнули, когда я бесшумно материализовался позади них. Мотнув головой в знак того, что я оценил их бодрствование на посту, я пошёл туда, где осталась навсегда моя любовь. Ночь не мешала мне, позволяя остаться наедине со своими мыслями, и прахом любимого человека. До утра простояв перед урной, я взял, найденное после битвы мачете, с которым бросилась на врагов Нбенге, и ударил им в дерево, всадив лезвие на всю длину. Только рукоятка осталась торчать из ствола, ни в чём не повинного, баобаба.

Но старое дерево не дрогнуло,

приняв в себя знак взятого обета мести. Прошелестев листвой, под порывом ветра, налетевшего из саванны, оно подтвердило его. На этом мы с ним расстались. Уходя, я прикоснулся губами к бусам, и скупая мужская слеза скатилась по моим чёрным щёкам, упав блестящей, как алмаз, каплей на них.

Луч солнца заиграл на, влажном от слёз, бисере, и, отразившись от них, тёплой, ласковой ладонью коснулся моей щеки. «Любимый», — прошелестел в листве дерева ветер. В ответ дрогнуло в моей груди сердце, а холод, пронзивший его, немного ослаб. Шевельнулся древний рог, висящий на шее, а ножны кинжала царапнули кожу бедра.

Отвернувшись, я ушёл, не оглядываясь. У меня появилось много дел, очень много…, и надо их все завершить, пока я жив…

Нгани явилась по моему зову, принеся одну, и приведя другую, мою дочь.

Мирра и Слава, две мои малышки, смотрели на меня маленькими чёрными глазками. Чёрная Мирра, и чёрная Слава. Что ж, у меня есть ради кого жить.

И моя чёрная слава, ещё покроет моё имя своим чёрным, блестящим покрывалом, и горе тому, кто будет потворствовать ей. Горе!!!

Сейчас же, я стал заниматься своим, разрушенным врагами, хозяйством. Месть — это блюдо, которое надо есть холодным. Чтобы отомстить, мне нужны были воины, а у меня их было, пока, очень мало. Но ничего, я подожду…

Везде, где появлялась моя высокая, мрачная фигура, начиналась кипучая деятельность. Хижины восстанавливались. Кузнецы и гончары приступили к работе. Кроме этого, нужно было улучшить кожевенные мастерские, для производства щитов и кожаных доспехов.

Охотники уходили в саванну. Работники — на поля. Я занимался всем подряд, и начал учить воинов обращению с огнестрельным оружием. Но, мои остальные воины, пленные и переселенцы, во главе с Бедламом, ещё не пришли, их я ждал со дня, на день. И, наконец, дождался.

Пришли они через две недели. Бедлам сразу бросился ко мне, узнав, что здесь произошло. Но, я прекратил поток его слов, сразу перейдя к делу, требуя рассказа о том, что произошло с ним, и со всеми остальными, кого он вёл.

Здесь сюрпризов не было, он довёл почти всех, в том числе, и домашний скот. Заново пришлось привыкать к нововведениям, устраивать загоны для скота, в виде краалей, а также использовать одомашненных буйволов, для вспашки земель, и ловить диких, для использования в тех же целях.

Как сделать элементарное дышло, плуг и упряжь, я, примерно, представлял, читая об этом в книгах, и наблюдая в деревне, куда приезжал с матерью к деду. Правда, стоило мне это кучу

времени и труда. Раньше бы, ещё нервов. Но, не сейчас, сейчас я был спокоен, как танк. И это пугало гораздо больше, чем, если бы я орал, и бил неразумных.

Собрав всех молодых мужчин, которые были со мной, и которых привёл Бедлам, я приступил к обучению своей новой армии, для чего привёл всех на полигон, и выстроил там.

Дальше, каждый из них показывал мне, что он умеет, и с каким оружием. Исключения не было, ни для кого. Ни для воинов, что прошли со мной не одно сражение, ни для молодых новобранцев, что ещё вчера были пленными, или рабами.

Индивидуальный показ боевых навыков затянулся на неделю, но, я не торопился, и даже завёл учёт на каждого, записывая углём на дощечке, имя воина, и его умения, что вызывало удивление в их чёрных глазах. Дурачки чёрные. Дощечки, в основном, содержали только имена и прочерки. Либо короткие, как выстрел, записи.

«Обормот — умеет тыкать копьём».

«Мабету — умеет держать нож».

«Наз — лучше бы он ничего не умел».

«Швели — умеет далеко плеваться».

«Чарти — умеет много говорить».

Как оказалось, навыки обращения с холодным оружием были у всех, только вот, навыки оказались разными, и очень сильно.

Ещё две недели у меня ушло на проверку их обучаемости, и способности к обращению с огнестрельным оружием. Здесь меня ждало горькое разочарование. И я теперь понимал своего взводного, который, иногда ногой, обутой в берцы, дубасил бестолковых солдат по каске, надетой на голову.

Вбивал, как говорится, знания, минуя посредников, в виде глаз и ушей. Худо-бедно, но я смог отобрать сто тридцать человек во вторую чёрную сотню. Это были те, кто лучше всех владел холодным оружием, был хорошим охотником, мастером засад, и длительного сидения в схронах, в ожидании зверя.

Каждый из них был, практически, профессионалом в какой-нибудь узкой области. Кто-то мог найти воду в любом месте, кто-то — бесшумно прокрасться куда угодно, ну, а кто-то, владел копьём, или луком, в совершенстве. Всех их объединяло одно — они категорически не умели, и не хотели уметь, обращаться с огнестрельным оружием. Вот, такое у них было достоинство…, или… недостаток.

Для моих целей, мне нужны были и такие, и те, кто сможет обучиться огнестрелу. Жаль, что масаи и зулусы были далеко. А может, наоборот, хорошо, кто их разберёт…, этих негров.

После того, как основная масса претендентов в первую чёрную сотню, отстрелялась по одному разу, из, специально выделенных для этой цели, десяти винтовок, я приступил к дальнейшему кастингу.

К слову сказать, не все, далеко не все негры, были допущены до французских винтовок, глядя на которые, я почти плакал, наблюдая, во что они превращаются в нежных лапах чёрных дикарей. Некоторых, несмотря даже на их желание поучаствовать в своеобразном кастинге, я решительно отверг.