Команданте Мамба
Шрифт:
Теперь у нас был проводник, один из местных негров, согласившийся провести нас к городу, из личной мести, и за небольшое вознаграждение. От зерибы мы ушли недалеко, остановившись на кратковременный отдых, и для разбора трофеев.
Всего нам досталась двадцать одна ремингтоновская однозарядная винтовка, производства Овьедо Испания, купленная ещё властями Египта и неплохо себя зарекомендовавшая в деле. Все они были захвачены махдистами, в качестве трофеев у египетских солдат, а теперь, уже, мною. К ним был большой запас патронов, что, однозначно, обрадовало меня, создав приподнятое настроение, что было
А я стал разбираться с винтовкой, следуя в голове колонны. Устройство её было простое. И, даже не производя выстрела, было понятно, что и куда.
В середине дня, мы остановились на плоской вершине холма, где я устроил временный отдых, а, заодно, и стрельбы, чтобы пристрелять винтовки. Винтовки были в довольно запущенном состоянии, но, мои воины уже знали, что их надо было сначала накормить жидким маслом, а потом почистить, и уже после этого, стрелять.
Не обошлось и без казусов.
Винтовки системы Гра и Маузер, оснащены продольно-скользящим затвором, удобным и простым. А ремигтоновская винтовка — крановым затвором. Привыкшие к старым затворам, мои чёрные дятлы, усвоили, что нужно отодвинуть затвор, и откроется затворная рама с каналом ствола для патрона. Но, здесь нужно было сначала отжать курок, потом планку затвора, и только тогда появляется канал ствола, куда и нужно вставлять патрон.
Увы! Эта задача оказалась непосильна для очень многих. С величайшим энтузиазмом они отжимали курок, а, потом, с совершенно глупым видом, искали отверстие, и, с немым вопросом в глазах, шли ко мне, чтобы узнать, куда же им надо вставить «маленький гром».
Естественно, многочисленность этих обращений, довела меня, несмотря на всю мою выдержанность, до исступления, и после десятка однотипных вопросов, я прямо говорил им, куда надо вставить патрон. Точнее, в какое из отверстий их чёрного, немытого тела.
В бешенстве, я сыпал проклятиями, в сотый раз, показывая, как отжимается курок, потом откидывается планка затвора, вставляется патрон, прицеливается винтовка, и производится выстрел.
Все внимательно смотрели. Кивали головами, с самым серьёзным видом, и опять вставляли патрон куда угодно, кроме того места, куда надо. Один из самых «одарённых», на полном серьёзе, захотел вставить патрон в ствол винтовки, только туда, откуда пуля уже вылетает.
Каюсь, не сдержался, выхватив из его рук винтовку, и долго бил прикладом его по голове. Приклад… сломался, голова, к сожалению, нет. И, даже, не поумнела. От дальнейших человеконенавистнических действий меня спасла только апатия, внезапно хлынувшая на меня.
Грязно выругавшись по-русски, и, упомянув при этом кучу родственников, и глупого чёрного папашу, что зазря зачал в недобрый час бестолкового детину, я сел на краю холма, уставившись вдаль, пытаясь успокоиться и набраться сил для нового этапа обучения.
Достав мешок, я развязал его и вынул оттуда маску, подаренную вождём пигмеев. Эта маска завораживала, и, одновременно, успокаивала меня. Задумчиво перебирая, и вертя в пальцах костяную пластинку, я рассматривал маску. Решение в голову пришло само.
Взяв в руки маску, я
— Эуаааа, — издал я горловой звук. Все немедленно обернулись, уставившись на меня. Дальше я действовал по наитию, выхватив из рук ближайшего воина его новую винтовку, стал исполнять боевой танец с ней. Словно зачарованные, в круг начали вступать мои стрелки. Вскоре, практически обе сотни, плясали вместе со мной ритуальный танец, воя бредовую песню из двух десятков слов.
— «Ты пчела, я пчеловод, и мы оба любим мёд».
— «Ты наш вождь, а мы солдаты, вот такие вот расклады».
В процессе танца, я закружился в середине круга. Поднял над головой винтовку, потом опустил её, и пронёс по кругу перед лицом каждого воина, медленно отжал курок, опять пронёс её по кругу. И, в финальном танцевальном па, повторенном несколько раз на бис, отжал затворную планку, показав, как это делать, пронесясь вдоль строя танцующих воинов, и всем показав отверстие, куда вставляется патрон, для наглядности поелозив там указательным пальцем.
Негры, что имели похожие винтовки, повторяли за мной все элементы, кружась и приплясывая в боевом танце, проделав все по нескольку раз. Наконец, я посчитал, что этого хватит, да и устал я уже изрядно. Выйдя из тесного круга, я снял маску, и опустился на землю, еле переводя дух и успокаивая взмокшую грудную клетку.
Из-за всего этого, пришлось задержаться на холме, и вышли мы, когда начало темнеть, держа путь в сторону Ньялы. Пройдя большое расстояние к середине ночи, мы остановились на ночлег.
До Ньялы оставалось идти не меньше недели. Мы умело скрывались в саванне и огибали мелкие посёлки, ничем не выдавая своего присутствия, совершая нападения только на крупные зерибы, разбивая при этом небольшие гарнизоны, обращая их в бегство, либо убивая. Захватывали оружие, припасы, и снова шли вперёд, растворяясь на необъятных просторах Южного Судана.
Местность, постепенно, сменилась на болотистую, по причине отсутствия дождей, временно пересохшую. Мелкие ручейки, густые заросли папируса, тростника и бамбуковых зарослей, преграждали нам путь. Один проводник сменялся на другого, или старый продолжал идти с нами, но мы двигались вперёд, навьюченные попутно захваченным в боях добром и трофеями. Как мы не старались прятаться, и лишний раз не появляться возле селений, слава о нас бежала впереди, хорошо, что не сильно далеко.
По пути, мы обрастали рабами, как захваченными пленными, так и добровольцами, которые хотели воевать вместе с нами, а не влачить полуголодное существование на истощённой войнами земле. Они-то и несли всё наше добро. Как-то, двое из них попытались с ним сбежать, но, после показательного развешивания на деревьях, перестали это делать.
Вешать пришлось два раза, сначала на час, вниз головой, ну, добрый я, добрый, верю людям. А потом, всерьёз и навсегда, и за шею, не все, просто, понимают с первого раза. Да, ещё и с проведением колдовских обрядов. Меня и так боялись, а тут и вовсе стали испытывать животный ужас. Ну, что поделать: — «Не мы такие — жизнь такая».