Командарм Уборевич. Воспоминания друзей и соратников.
Шрифт:
Уборевича и Орджоникидзе еще не было. Примаков, широко улыбаясь, поздоровался с латышами. Отношения у них всегда были очень хорошими. Недавно один из латышей сказал ему:
– Когда нам говорят, что впереди червонцы, - значит, можно раздеваться и спать спокойно.
Это - большая похвала в устах командира одной из самых стойких частей. Но сегодня они не отвечали улыбкой на улыбку. Латыши были сумрачны. Калнин- начдив. Командир бригады Стуцка, в очках, с длинными волосами, с виду студент. Артиллерист Фрейберг, бородатый.
Калнин
– Ты понимаешь - сзади никого нет, резервов тоже нет, а у меня вчера было донесение от разведки: к корниловцам подходит четвертый полк, к дроздовцам тоже идет запасная часть. Плохо. Очень плохо! Фронт очень растянулся, трудно ввести что-нибудь в резерв, очень большая усталость от боев.
Примаков, сдвинув брови, внимательно слушал товарищей, хотя все, что говорили латыши, он знал по себе.
В середине разговоров в хату вошли Орджоникидзе - в солдатской шинели, в кудлатой папахе, с маузером- и командарм Уборевич- аккуратный, молодой, с худым лицом, поблескивавшим при свечах узеньким пенсне.
Все без команды встали. Уборевич поздоровался. Орджоникидзе с мороза оттирал себе уши и кивал головой. Все сели за стол, развернули карты. Уборевич подчеркнуто бодрым голосом сказал:
– Ну что ж, начнем работу, товарищи командиры!
Первым говорил Калнин. Он говорил спокойно и внушительно, без тени беспокойства в голосе, но не сказал ничего ободряющего. Большая усталость от боев. Большая.
Было ясно, что назревал новый кризис операции и возникала опасность, что боевая инициатива, с таким огромным трудом вырванная в Орловском сражении, перейдет к противнику.
Уборевич наклонился над картой и заносил что-то на большой лист бумаги. После Калнина он дал слово кавалеристам.
Примаков говорил очень ясно, выговаривая все буквы слова до последней, говорил очень точно, просто и подробно. Он говорил, что червонцы чувствуют себя более крепко, хотя у них тоже, как и у латышей, большая убыль в людях, примерно сорок процентов потерь убитыми, ранеными и больными. Особенно много заболевших, потому что паршивая еда, мало хлеба, нет подвоза из тыла. Чем кормят крестьяне, тем приходится жить, а кормят больше яблоками и картошкой. Но у него в обозах резерв хлопцев с Украины, оставшиеся без коней и худоконных. В отделе снабжения тоже накопилось сотни две вернувшихся из госпиталей, залечивших раны бойцов, и потому потери менее чувствительны.
Орджоникидзе как был - в папахе и шинели - ходил по комнате.
Уборевич поднял голову от карты и таким же уверенным голосом, каким он открывал совещание, сказал:
–
Кто-то из командиров бросил слово «резервы». Все обернулись. Наступило молчание.
– Резервов Главное командование не имеет, - сверкнув пенсне, жестко отрезал Уборевич.
Орджоникидзе, остановившийся и молча слушавший Уборевича, быстро добавил:
– Резервов, товарищи, нет. Последние резервы, которые были мобилизованы, - коммунисты г давно уже в войсках.
И потом, подчеркивая каждое слово:
– Мы должны, товарищи, победить с теми силами, какие у нас есть.
Туровский толкнул локтем Примакова:
– Рейд?
Примаков кивнул:
– Да, рейд!
И обратился к Уборевичу:
– Может быть, кавалерийский рейд в тыл офицерскому корпусу поможет Латышской дивизии сломить фронт? У нас есть кое-какой опыт в этих делах. Мы ходили с удачей против петлюровцев на Украине, на Правобережье, ходили в тыл к Деникину под Полтавой, на станцию Кигичевку. Попробуем прорваться и разгоним резервы, которые собирает сейчас Кутепов.
– Ты что - хочешь с налету захватить Курск?
– спросил кто-то из латышей.
– Нет, в Курске никого нет, кроме губернатора, а нам нужно раздавить живую силу корниловцев. Я разгоню артиллерию, переловлю штабы, заберу обозы, разорву телефонную связь, лишу их возможности вести организованный бой. А здесь латыши будут бить каждый полк в отдельности.
И опять Примаков выговаривал все буквы, перечисляя штабы, обозы, связь, артиллерию...
– А не погибнешь ты вместе с твоими казаками?
– спросил Орджоникидзе.
– Надо не погибнуть.
– Нужно все очень точно рассчитать, - сказал Орджоникидзе и внимательно посмотрел на Примакова.
Уборевич уже набрасывал на карте направление рейда.
– Вы должны взорвать железную дорогу Курск - Орел... Отрежьте бронепоезда и эшелоны и сразу поверните на север, чтобы захватить корниловцев с двух сторон - между вами и латышами...
– Он показывал все на карте.
– На шоссе Орел - Курск взорвите мост, чтобы они не смогли откатить при отступлении артиллерию. Фронт нужно прорвать на стыке корниловской и дроздовской дивизий.
Потом он набросал план операции и продиктовал директиву армии о подготовке прорыва для рейда. Когда директива была подписана, Калнин попросил снять со стола карты, и на стол поставили два котелка картошки и яичницу. Орджоникидзе снял папаху и подсел к столу.
Была уже темная ночь, когда все вышли из хаты. С фронта доносилась редкая перестрелка. Шофер командарма заводил застывший «бенц» бывшего великого князя Николая Николаевича. Садясь в машину и надвигая папаху на уши, Орджоникидзе сказал Уборевичу: