Командир. Дилогия

Чупин Олег Евгеньевич

А второй небольшой когг, Тищенко все-таки отжал у ганзейского купца из Любека, перехватит того в Чудском озере на пути из Пскова. Рисковать не стали и вся команда с капитаном, самим купцом и его парой приказчиков остались в озере, вернее на его дне, а сам корабль и его груз, штуки льняного полотна, полностью забивших судовой трюм, пошли к поселению победителей. И уже через неделю, окуренный, отмытый и вооруженный шестью 'единорогами', с укомплектованной командой, когг приступил к несению дозорной службы в озере, около устья Желчи.

Москва. Июнь-август по новому стилю 1554 года РХ.

Через месяц с небольшим, в середине июня 1554 года, делегация уральских бояр не спеша добралась до Москвы. Поднимаясь, верх по реке Москва, прошли пристанище в устье Яузы, по берегам более густо пошли строения- бани, мельницы, амбары, сараи иногда сразу и не понять, для чего предназначено и как используется то и иное строеньице, проплывшее перед глазами путешественников. Не доходя до 'живого' моста, пристали к собственно пристани на Заречье и оставив груз с командами судов, делегация захватив с собой сундуки с лично царскими подарками, подношениями для Адашева и Сильвестра и два десятка бойцов, для почета, на с собой привезенных коня, поехала в московскую резиденцию клуба, где их дожидался боярин Граббе. Не спеша, с достоинством въехали на доски настила 'живого' наплавного Москворецкого или Нового моста, лежащих на пригнанных друг к другу больших бревнах уложенный на поверхность воды и связанных толстыми веревками из липовой коры, концы коих прикреплены к Китай-городской башне и к сваям на противоположном, заречном берегу реки. Кони осторожно ступая по слабо колышущемуся настилу 'живого' моста, пошли по нему. С высоты седла всадники осматривали текущие под них воды реки, воротную башню Всехсвятских или Спасских или Водных ворот. Проехав качающийся наплавной Москворецкий мост и с него через красно-кирпичный четырехугольник трехбойных Водяные ворота въехали в Китай-город на Пожар, проехав по краю торга, оставляя по левую руку строительство будущего собора Василия Блаженного, повернули на право на Варварку, а там и в нужный переулок и на свою усадьбу. Летняя Москва опять сумела удивить Черного своей суетой не свойственной остальным городам. В свой первый приезд он мало обращал внимание на уличное покрытие, которое по зимней поре было плотно покрыто укатанным грязным снегом. Сейчас проезжая под сводами Спасской - Водной башни, выезжая на торг, проезжая по его краю мимо множества различных лавок, ларей

и мелочных торговцев, торговавших в шалашах, на скамьях, рундуках, прилавках, полках, со снующими между ними торговцами в разнос всякой снедью, питьем и прочей мелочью, с висящими у них на груди и боках коробами с товаром. Хаотично перемещавшихся между рядами и торговцами покупателей и просто зевак. Он смотрел на плотно пригнанные друг к другу бревна, покрывающие всю мостовую, удивляясь тщательности с которой баланы подгонялись друг к другу. Бревенчатое покрытие продолжилось и при повороте вправо, на Варварку, на которой тоже была очень оживленной. В это время на ней располагались: Гостиный двор, Старый Денежный двор, Английский двор, Устюжский Гостиный двор, Знаменский монастырь множество церквей и усадеб московской знати. И с права и слева по бокам дороги вытянулись длинны, выходящие к самой деревянной мостовой ряды лавок, ларей, часовен, церквей, харчевен. Пахло паленым мясом, салом и рыбою. Эти ряды прерывали высокие заборы, а иногда и частокол из врытых в землю, заостренных сверху бревен, за которыми, в глубине двора окруженные огородами с плодовыми деревьями и ягодными кустами, высились нарядные бревенчатые хоромы с маленькими окнами, открытыми по причине летней жары, в два, три, а иногда и четыре жилья, с разноцветными маковками крыш. С пристроенными к ним широкими сенями и выкрашенных узорчатыми рисунками лестниц. В заборах и частоколах виднелись даже на вид мощные, толстые, крепкие ворота и калитки, почти над каждыми воротами или калиткой висела икона, иногда над ними высились маковки крыш, надвратных теремов, а за забором виднелась дворовые часовня. Остальные хозяйственные постройки прятались за плотными и крепкими заборами. Вдоль заплотов и лавок ходят стражники, в железных шапках, в сероватых кафтанах, с бердышами в руках. На каждом перекрестке столб с иконой, а около него нищие, дети, голуби. Сновали метельщики, прихорашивания деревянные мостовые, поднимали тучи пыли, вспугивали голубей, ворон, воробьев и прогоняя нищих. Проехав церковь Бориса и Глеба свернули вправо в переулок, соединяющий Варварку с Вострым концом, вытянувшимся вдоль Москвы близь Васильевского луга. Кони вошли в переулок, по обеим сторона опять потянулись заплоты и частоколы. Но вот, наконец, и клубное подворье. Сразу видно, что хозяева озаботились благоустройством как самого двора, так и переулка перед ним. Часть переулка, проходящего перед забором, была засыпана не менее чем тридцати сантиметровым слоем песка, что лежало под песком, было не видно, но видимо там был насыпан еще какой-то грунт. Ибо проезжая часть между противоположным сторонами переулка, возвышала перед остальными более чем на полметра. Сидящие на этой ровно разровненной куче песка мужики, целенаправленно лупили деревянными киянками по обтесанным с одной из сторон булыжникам, вгоняя их в слой песка, рядом друг с другом, на глазах создавая булыжное покрытие переулка. Уже добрая часть участка, не менее сорока-пятидесяти метров, было замощено камнем, как раз с того конца переулка, от улицы Варварка, по которому ехали делегаты. Подъехали к воротам усадьбы, десятник охраны забарабанил в калитку, которая почти тут же открылась, явив перед путниками высоченного, здоровенного, по местным меркам, мужика с аккуратно подстриженной темно-русой бородой и усами, одетым с явным намеком на воинское ремесло владельца, но ни какого оружия на нем, открыто было не видно. Не успел он открыть рот, как десятник опередил его:- Открывал, что встал, видишь сам воевода уральский со своим первым товарищем приехали и другие их бояре- проговорил он, указывая рукой на Черного и остальных. Видимо привратник был предупрежден о прибытии руководства, потому что, не говоря ни слова, молча, отошел от калитки и стал открывать ворота, открыв которые, так же молча пропусти кавалькаду во двор и закрыл за ней ворота и калитку, заложив их воротным брусом. Во дворе так же кипела работа. Сам двор, в видимой его части, уже был практически весь замощен камнем, только около строений остались не закрытые булыжником метровые полосы, на которых трудились каменщики, споро обкладывая деревянные стены клубной резиденции кирпичом, поднявшись уже до второго жилья, по всему периметру дома. В одном месте виднелась куча обтесанных булыжников, в другом стояли под навесом стопки кирпича и плинфы, а рядом с ними высились ряды обтесанных не больших каменных блоков. С высокого, резного, расписанного по местной моде яркими красками крыльца, сбегал Александр Граббе, на ходу застегивая кафтан из синего, на вид очень дорогого сукна. Черный, а за ним и остальные 'витязи' соскочили с коней, бросив поводья подбежавшей охране и пошли навстречу своему единовременнику. Который, справившись с кафтанов, раскинув руки, летел им навстречу. Первым в его объятия угодил Мечеслав, помяв друга, он передал эстафету приветствия Золотому. Хорошо что 'витязей' было всего пятеро, а то кости Александра могли понести некий урон, от уж очень крепких объятий друзей. По нынешним временам принимать гостей, тем более руководств, практически хозяина усадьбы, на дворе грубейшее нарушение этикета и товарищи по-быстрому прошли в дом, где уже во всю носили блюда и подносы с едой в трапезную и расставляли на стол. Пока гости умылись, привели себя в порядок с дороги, стол уже был сервирован и уставлен кушаньями. По столовым приборам, разложенным на столе, всем стало ясно, что в этой сфере Александр уже в полную занимается прогрессорством. Столовые вилки, ложки, ножи все были отлиты из серебра, своим видом повторяя формы привычных попаданцам предметов столового набора. Сели за стол, попили, поели, опять попили, вот и два часа прошли. Пора и дело делать. Поднялись на второй этаж в кабинет бывшего учителя, так же обставленного мебелью явно не очень-то сочетающейся со стоящим на дворе 16 веком, где дожидались своего часа привезенные сундуки с подарками. Закрыли поплотнее обе двери, закрывающих вход в кабинет, и начался серьезный разговор. Его результатам стала аудиенция 'витязей' у московского государя через пару недель после приезда делегатов. Перед этим были встречи с Алексеем Адашевым с вручением ему его первой доли от деятельности соляной компании, с приложенной просьбой о встречи с царем. На следующий день беседа с царским духовником Селиверстом и тоже вручение подарков, пожертвований на храм, грамоты. В ходе беседы высказали пожелания лично передать Ивану IV подарки и продемонстрировать их. Идею представления 'витязей' лично государю, его духовник поддержал и обещал походатайствовать за них. В итоге оба царских ближника приложили руку и слово к организации приглашения 'витязей' в Кремль. А пока шли переговоры с царским окружением, не спеша, несколькими рейсами с судов перевезли на усадьбу 'витязей' всю привезенную цветную черепицу и другой груз предназначенный для представительства.

Аудиенция состоялась в не Большой или Грановитой палате царского дворца, тихо, скромно, почти по домашнему в меньшей палате, на взгляд попаданцев это скорее всего походило на домашнею библиотеку владельца хором. Вдоль стен, в шкафах и на полках, стояли и лежали книги, свитки, футляры со свитками, как в последствии поделился Граббе, которому хватило его знаний языков что-бы с ориентироваться, не только на старославянском языке, но написанных и по-итальянски, по-латински, по-гречески и по-немецки, видимо Иван Васильевич владел этими языками. Палата была небольшой уютной, убранной пестрыми восточными коврами и шелковыми тканями синего, зеленого и желтого цвета. В 'красном' углу висело с пяток икон, перед каждым образом теплилась лампадка, пахло маслом и церковными благовониями. Из высокого, но не широкого оконца, забранного узорчатой кованной рамой, с вставленными в него большими кусками слюды, падало достаточно света, что бы можно было читать. Сам государь, сидел в удобном, на вид, с мягкими подлокотниками, спинкой и видимо сиденьем, обделанном кожей кресле. Он был в добром расположении духа, мимолетно на его губах проскакивая улыбка, теряющая в густой бороде и усах. Лицо приветливое, глаза искрились добродушием. Одет в лазоревый распахнутый кафтан из дорогого сукна, надетый на голубую шелковую рубашку, синие шелковые штаны заправлены в сафьяновые сапоги темно-синего цвета. На голове небольшая парчовая шапочка, василькового цвета, с оторочкой из какого-то светло-дымчатого, длинного меха. С права с слева от кресла стояли оба покровителя попаданцев, Адашев и Сильвестр. Вошедшие 'витязи' помолились на иконы, потом отвесили низкий поклон московскому царю и приступили к речи и передаче подарков. Неблагодарное это дело описывать речь великого человека и его речь приводится не будет, равно и как речи присутствующих при этом людей. В коротком изложении встреча протекала так- после приветственной речи уральских бояр с приветствием его царскому величеству и пожеланием ему и его семье многих лета и благостей, вручили подарки, занесенными постельными сторожами следом за 'витязями'. Подарки царю Ивану IV явно понравились, он достаточно долго и с интересом рассматривал преподнесенные книги, зачитывал несколько строк. Явно дивился мирским текстам в переданных книгах, да и содержимое апокрифа 'Тибетская Евангелии' так же вызвало его интерес. Но всему приходит конец, окончилось и рассматривание Московским владыкой преподнесенных боярами с дальних украин, таких занятных подарков. Пообещав свою милость своим подданным, сумевших ему угодить, Иван Васильевич собрался отпустить их, когда Черный заговорил вновь, огласив весть о наличии у них второй части подарка и огласил его содержимое и количества. Сказать, что царь удивился это ни чего не сказать, ибо Ивана IV был поражен. До сего дня он сам передавал своим подданным для войсковых нужд пушки, а тут какие-то ни кому не ведомые, недавно только что поступившие на службу и переехавшие в Московию бояре, сами выплавили металл, отлили пушки и ядра, изготовили порох и какие-то неведомые полевые лафеты и это все передают ему в дар. И передают не одну-две пушки, а более полтысячи пушек. А к ним еще и три тысячи ручных пищалей. Такого на его памяти еще не бывало. Но правитель есть правитель, и быстро справившись с изумлением, Иван Васильевич назначил через день, к полудню, испытание привезенных пушек и пищалей на Великом лугу в Заречье. На этом и закончилась аудиенция.

Через день, с утра, попаданцы выгрузили стволы и лафеты, собрали пушки и по очереди погнали орудия своим ходом на луг, где царем намечено было проведение испытаний. Для чего пришлось тряхнуть мощной и арендовать порядка двух сотен лошадок. По приезду на лугу развернулись подготовительные работы. На разном расстоянии вкапывались чурбаки, сбитые из жердин шиты, ложились друг на друга деревянные колоды, должные изображать пеших и конных воинов, артиллерийские орудия и втыкались изготовленные из рванины и обрезков шкур, чучела пехоты и конницы. Рубились срубы, изображающие неприятельские крепости, около них ставился частокол. Для наблюдения Черный с Золотым приготовили еще один подарок, который и не планировался к вручению, а был взять с собой для собственного употребления. Для лучшего наблюдения царю и его пяти приближенным военноначальникам вручались первенцы оптической промышленности попаданцев, подзорные трубы, десяток которых успел изготовить Костин и перед самым отплытием вручивший их в специальных кожаных футлярах главе делегации. Расчеты как обычно потренировались, что бы не ударить в грязь лицом. Стрелки так же дали пару-тройку выстрелов, приноравливаясь к ружьям и винтовкам. Пушки выстроили по линейке, калибр к калибру, дивизион к дивизиону, батарея к батарее.

И вот дозорные оповестили, царский поезд пересек Новый мост и движется к лугу. Последний инструктаж и вроде все готово, ждём.О своем приближении царский кортеж предупредил заранее редкими глухими ударами в барабан. Наконец показалась голова государева выезда. Впереди ехали шагом четверо всадников, постельных сторожей, на темно-коричневых аргамаках, одетых в светло-голубые кафтаны и шапки одного с ними цвета. У каждого из них на луке седла висели барабаны-литавры, видом как полушария, в которые сторожа редко ударяли, что было мочи, короткой деревянной палкой с набалдашником. За ними следовала еще одна четверка постельной стражи, на таких же конях,

и в такой же одежде, только со шлемами на головах, бахтерцами на плечах и копьями в руках. За телохранителями на белом аргамаке следовал высокий, бравый, улыбающийся, с ясным взором сам Московский царь Иван IV Васильевич Рюрикович. На государе, не смотря на теплую, даже жаркую погоду был одет расшитый золотом кафтан, правда расстегнутый, под ним виднелась шелковые рубашка и штаны, заправленные в мягкие сафьяновые сапоги. Голову покрывала высокая, блестящая золотой и серебряной нитью, с орлиными перьями мурмолка, опушенная соболем, усыпанная жемчугом и дорогими каменьями. Вся одежда была выдержана в зеленых тонах. Спину повелителю прикрывали еще две пары телохранителей постельной стражи, экипированных так же как передовая охрана. За второй четверкой телохранителей следовал царский возок, обитый зеленой тканью с золотыми узорами, сейчас густо припорошенных дорожной пылью. Возок тянули запряженные цугом шесть серых в яблоках, высоких, сильных лошадей, на каждой паре, кроме кучера на передке, сидело еще по одному царскому ездовому. За возком следовало на вороных аргамаках, два десятка воинов постельной стражи. После них глотала пыль нарядно и дорого одетая, свита, сверкающая золотом и каменьями на оружии и бронях, одетых на некоторых из них, из князей, бояр, боярских детей, на разномастных аргамаках, испанских и турецких скакунах. Замыкали выезд конные царевы конюхи, слуги, челядь свитских и какие-то крытые рогожей возы. Не доезжая метров пятьдесят до шеренг выстроенных пушек, поезд остановился и все, за исключением царя и его телохранителей, незамедлительно охвативших кольцом место нахождения сюзерена, спешились, и направились к стоящим группой Черному и его пятерым товарищам. По мере приближения государя, 'витязи' поклонились глубоким поклонами и Мечеслав обратился с речью к царю, в которой как всегда поприветствовал его, пожелай всех благостей ему и семье и еще раз просил принять в дар от его уральских бояр пушки с пищалями и испытать их. Милостиво выслушав речь, Иван IV, сошел с коня, и прошел в сопровождении четвертки пеших телохранителей, реконструкторов и свиты к рядам пушек. К группе подъехал царский возок, в подъехавшем возке распахнулась дверца и из неё вышла сама царица Анастасия, в сопровождении пары боярыней. Прошествовав к своему супругу, она в дальнейшем шла рядом с ним, внимательно слушая пояснения Мечеслава по пушкам, ружьям и винтовкам, хотя в отличие от своего мужа не брала их в руки, не осматривала, заглядывая в столы и не ковырялась в замках. В отличии от женщины и сам Иван и его окружение не чинясь осматривали пушки и ружья с винтовками, лазили в дула руками и пальцами, смотрели в них, рассматривали, щёлкали замками, примеривались к ручному огнестрелу, вскидывая его к плечу, как показал им полковник. Из всего царского окружения уральский воевода опознал только одного князя Курбского, и то из-за того, что кто-то из свитских назвал его в беседе по фамилии. После осмотра и пояснений, Черный предложил государю провести испытание оружия в условиях максимально приближенных к боевым. Для чего предложил пройти на невысокую разборную трибуну, возведенную плотниками, немного с стороне от предстоящих событий. Для лучшего рассмотрения результатов применения оружия, Черный передал царю, царице, Адашеву и еще пяти воеводам, Курбскому в том числе, подзорные трубы, присовокупив, что трубы он так же дарить. Так и ушел весь десяток, оставшуюся пару после окончания представления, подарили Михаилу Воротынскому и молодому Дмитрию Хворостинина, с которыми познакомился в ходе презентации оружия.

И началась огненная потеха. Легкие пушки, по-батарейно, влекомые парой лошадей, резво выскакивали на позиции, снимались с передков и мгновенно открывали огонь по неприятию-мишеням. Сделав ещё пару залпов, не менее скоро, чем разворачивались, сворачивались, ставили орудия на передок и уносились, освобождая место для других батарей. Чуток помедленней, тянула запряженная цугом четверка лошадей, полевые пушки. Но их расчеты, так же ловко и быстро переводили орудия из походного в боевое положение, точно отстреливались, умело перезаряжали, споро сворачивались и уходили с позиции. Пехота, шеренгами по десять стельцов, метко и быстро стреляла плутонгами. Все это отлично видели стоящие сбоку от позиций, на ветре, царь и его свита, прекрасно рассматривая в поданные Черным и Золотым подзорные трубы, комментирующих производимые их бойцами действия. Даже царица Анастасия, разрумянившись, приложив к глазу подзорную трубу, жадно рассматривала творящиеся перед её глазами огненное представления. Что уж тут говорить про царя Ивана и его свитских, мужики они и есть мужики, большие дети, дай только поиграться игрушкой, посмотреть на неё в действии. Взлетающие в воздух разбитые в щепки ядрами деревянные срубы и бревна, представляющие орудия противника, разлетающие на куски, падающие под действием картечи и тех же ядер врытые чурбаны со щитами и чучела, символизирующих вражескую пехоту и кавалерию. Фонтаны огня и земли, взлетающие от взрывов пушечных гранат, тут правда попаданцы немного с жульничали для зрелищности, начинив гранаты не обычным черным порохом, а новейшим пироксилином, с небольшим количества эрзац напалма, на основе нефти и селитры. От увиденного Иван Васильевич не удержался и толкнув локтем в бок стоящего рядом с ним князя Курбского произнес, четко слышимые полковником слова:- Смотри князь Андрей какие пушки, пищали, вот уж мы покажем ворогам. Ты вскоре и покажешь, как научишь моих пушкарей и стрельцов, так же ловко управляться с пушками и пищалями, как эти воины боярина Мечеслава. По окончанию показательных стрельб, предложили желающим самим пострелять и с пушек, и с ружей и с винтовок, по перезаряжать их, с использование готовых зарядом и железных шомполов. Желающие оказались все. Первым приложил свои руки к выставленным образцам сам царь, стрельнув по два-четыре раз из всех представленных видов огнестрела, самолично перезарядив их. За ним пошли опробовать новые 'игрушки' и остальные свитские. Благо стволов была уйма, и каждый из свитских мог стрелять не дожидаясь своей очереди. Да и инструкторов хватало. В общем за полтора часа наигрались и оставили 'игрушки' в покое.

Презентация товара прошла успешно, государь принял подарок, Курбский и другие воеводы, присутствующие на представлении тоже были явно впечатлены увиденным. До этого артиллерию в полевых сражениях как-то не очень-то применяли. А что бы пушка могла выстрелить за сражение несколько раз, да так часто, при этом быстро менять свою позицию, такого пока они и сами не делали и у других народов и невидали, и даже не слыхали. Московкий повелитель был явно в восторге и пребывал в прекрасном настроении. Милостиво беседовал с уральским воеводой, его первым товарищем, другими боярами из уральского уезда. Не забыл и инициатора сей встречи с этими очень уж полезными для государства заморскими боярами, да какими уже заморскими, московскими, русскими. Тут же подарил Адашеву перстень со своей руки, одарил своими перстнями и воеводу боярина Черного и его первого товарища боярина Золотого. Поручив Алексею Адащеву заказать и оплатить за счет казны у бояр еще столько же пушек и пищалей. По тому как сверкнули глаза Адашеву, этот взгляд был перехвачен только 'старым' опером Черным, Мечеслав понял, что казна потеряет чуток больше, чем могла бы на самом деле. Лёшенька ни как не забудет себя любимого, да и своим понедельникам 'детишкам на молочишко' отвалить не мало. 'Ну хоть наша та доля пойдет в дело на благо стране'- подумалось полковнику. После чего он опять сосредоточил внимание на происходящем, ибо расслабляться было рано и в любой момент можно было попасть в неприятную ситуацию.

Наконец стрельба утихла, и царь с Анастасией направился к раскинутым на лугу коврам, пригласив идти с ним 'витязей' и Адашева, остальная свита сама пошла за царской четой. Проводив жену за её стол, огороженный легкой материей, где она со своим окружением и обосновалась, сам государь сполоснув руки и лицо, уселся на ковре, поджав ноги, приглашающе махнув рукой, присаживаться рядом с ним 'витязям' и не отстающим от них Адашеву. Свита притихла, этакая-то честь, для безродных и незнакомых бояр, сидеть за одним столом с самим Московским государем. Но делать нечего, царь сам пригласил и свитские толкаясь и пока шепотом переругиваясь из-за мест, начали рассаживаться вокруг царского места, по его примеру прямо на ковры, поджав ноги. 'Витязи' сполоснув руки и лицо, выполняя царскую волю, расселись на места указанные им лично Иваном IV. Через некоторое время все расселись и началось царское застолье-пир на лоне природы. Который закончился только к вечеру. Можно было подвести итог: попаданцы засветились перед глазами Московского самодержца с самой положительной стороны и теперь надо было закреплять это достижения, но осторожно, маленькими шажками, что бы не возбудить чью либо зависть из царского окружения.

Только поздно ночью перегнали все пушки и перевезли все ружья с винтовками к своим судам, оставив их там под охраной своих воинов. А на следующий день, прибыли от царя за подарком, трое бояр отправились передавать по описи подарок, а Черный с Золотым и Граббе по приглашению Алексея Адашева направились к нему. Царское повеление было выполнено с завидной оперативностью. Адашев встретил попаданцев приветливо, усадил в кресла, видимо изготовленные по эскизам Граббе, предложил вина, мед, сбитень или квас на выбор. Гости не сговаривавшиеся, после вчерашнего, выбрали квас. И только после этого стал вручать грамоты. В первой царь Московкий и Всея Руси воеводе боярину Черному повелевалось поставить три вида пушек по 180 штук каждого вида, две тысячи обычных и тысячу винтовальных пищалей, а к ним порядка десяти тысяч пустых бумажных картузов для орудий и пятидесяти тысяч пустых бумажных гильз к обоим видам пищалей, к августу 1555 года от Рождества Христова, оплату поручалось произвести за счет государевой казны царскому окольничему Алексею Адашеву. Во второй грамоте Московский государь боярину Черному передавались в Уральский уезд все земли среднего и Южного Урала, Зауралья, на пятьсот верст к восходу (востоку) и Приуралья по южному берегу реки Камы, до её устья и весь восточный берег Волги до устья Самары и на день конного пути после устья. По просьбе Черного, Адашев согласился переписать грамоту, включить в переписываемую грамоту Волжский переволок на Самарской луке с горами и зауральские, черт знает кому принадлежащую степь, на десять день конного пути на восход (восток). Через полчаса новая грамота была готова. В третьей грамоте самодержец Московского царств, милостиво, разрешал уральскому воеводе Черному со товарищами отлучится из уезда и сходить к себе в заморские земли, с целью отомстить католическим гишпанским схизматикам за их коварство и истребление народа и княжества Руси заморской. При этом строго предписывалось не афишировать принадлежность походников к русским. И скрывать что Черный является воеводой Московского царства, а бояре находятся на воинской службе в этом же царстве. То есть предстать перед испанцами частными лицами, сиречь пиратами.

'Мда'-подумал Мечеслав - 'Ну и память у нашего Иванушки. Ведь это я его вчера по пьяни уговаривал отпустить меня с боярами по мстит испанцам, а он вроде же тоже пьян был. А вон как вышло. Все помнить. И решил за чужой счет еще ближе привязать нас лично к себе. Ну что ни делается то и к лучшему. Теперь мы в Карибы почти официально, с царского разрешения пойдем. Ай да Иван Васильевич, ай да царь батюшка, как все-таки провернул дела то. Нет все-таки не зря Москву как преемницу Византии позиционируют, ой не зря. Но нам то это и нужно. И нечего голову ломать. Да не забыть бы царскую долю засылать, как в Англии. Вот тогда и мы Ивана свет Васильевича к себе привяжем'. Но его мысли ни как не выразились на лице Мечеслава и он продолжал слушать Адашева. В четвертой грамоте владыка Московии дал свое разрешение на привлечении розмыслов и на их работу по разысканию всяких руд, золота, серебра и каменьев драгоценных и иных, по всей земле царства, открытие новых пушкарских, кузнечных и иных дворов. Привлечение на земли Уральского уезда и иные земли, на которых будет находится боярин Черный, всяких людей, любого звания, в том числе и гулящих. Приведения под руку государеву новых земель и народов их населяющих, в том числе и за морями. Предъявив все грамоты, окольничий предложил зайти за ними завтра в полдень. Пока на грамотах не было царской подписи и печати. Простившись и пообещав зайти завтра питерцы удалились. На завтра, как и обещал Адашев, он передал подписанные и заверенные печатями грамоты и у него с Черным и Золотым начался торг о стоимости поставляемого оружия и снаряжения к боеприпасам. Торговались не то что ожесточенно и долго, но два с половиной часа на это занятие ушло. Остановились на устраивающей все три стороны -казну, Адашева и 'витязей' цене, обговорили порядок и сроки оплаты, доставки. Монеты за товар передадут в Московское отделение 'Русско-Азиатского банка' по мере доставки товара в Москву. Доставка идет за счет казны, для чего в июле следующего года в Петроград и Орск за оружием и пустыми бумажными картузами с гильзами, прибудет государев караван с царской охраной, который и перевезет груз в Москву. После достижения договоренностей довольные друг другом стороны разошлись.