Командировка на дуэль
Шрифт:
Слабое перо мое отказывается живописать кошмарную семейную сцену, и я предлагаю читателям самим вообразить слезы дочери, объяснение отца («Не плачь, ты тут ни при чем!»), робкие вопросы («А ты, папка, пьяница, да?»). Сообщу лишь финал: схватив лист бумаги, машинист начал писать заявление, бормоча про себя: «А-а, надоело!..»
Что и требовалось доказать.
Впрочем, тут вмешалась мама Белан, вернувшая главу семейства к реальности: уволиться легко, а куда потом? Не лучше ли все-таки обратиться повыше, например в центральную газету? Ведь не бросят же, не оставят без внимания такой вопиющий зажим критики?
Нет,
— Помилуйте, какой зажим критики? Ну, каков клеветник! Галя хорошая девочка, но отстранили ее педагоги. А я только согласился.
— Мы? — изумился директор школы Петр Трофимович Филиппов, — А нам что, с какой бы стати обижать хорошую ученицу? Кто платил, тот и вычеркнул. А мы только согласились.
Согласитесь и вы, читатели, что сегодняшний зажимщик критики — не чета своему предшественнику. Прежний, он только и умел стулья ломать, дубина. А этот и сам из себя интеллигентный, и не без внимания наблюдает, как орлята учатся летать.
СКРИП ИЗВИЛИН
Посреди заводского двора возлежал моток спутанной проволоки.
Одного взгляда на громадный проволочный клуб было достаточно, чтобы невольно зародилась мысль о пионерах или иных поборниках экономии и бережливости. Но за долгие годы к ржавому мотку как-то притерпелись, привыкли, он стал казаться естественной и неотторжимой деталью внутризаводского пейзажа. И лишь после того как приехавший из главка товарищ, указав на проволоку, строго спросил: «А это у вас что?», директор вызвал к себе заведующего складским хозяйством и приказал немедленно навести порядок. Немедленно!..
— Слушаюсь! — ответил тот, а потом спросил: — А привлечь к распутыванию — кого?
— Кого хочешь! Даю тебе все полномочия. Но, сам понимаешь, без ущерба для плана.
Полномочный завхоз отправился по цехам, выглядывая, кого бы привлечь без ущерба. Но все в цехах трудились в поте лица, всюду царил напряженный конвейерный ритм, и постепенно, из цеха в цех, из отдела в отдел, завхоз прибрел в конструкторское бюро.
— Вот вы здесь покуриваете себе, ребята, — укоризненно сказал он, — а во дворе работа стоит. Пошли!..
«Человек сидит за пишущей машинкой, курит запоем, сдувает пылинки с клавиш, откусывает яблоко и вспоминает Шиллера, тупо глядит на нетронутый лист бумаги, потом на часы, счищает с литеры «а» краску, закуривает очередную сигарету — и все это называется работой.
Он подкарауливает мысль.
Мысль выглянула из-за угла, немножко помедлила, но в конце концов подобралась поближе».
Так, чуть иронично, но вполне правдиво, описывает немецкий писатель Герман Кант обстановку, в которой проистекает мыслительный процесс.
Завхоз явился в заводское КБ как раз в тот момент, когда искомая конструкторами мысль вот-вот должна была выглянуть из-за угла. То есть это была еще даже не мысль, а некий призрак ее, догадка, неуловимое и ничем не доказуемое предчувствие приближающегося решения.
— Сейчас не можем, — ответили конструкторы, — У нас работа: бьемся над плановым узлом.
Завхоз рассмеялся. Его ошеломило наглое бесстыдство этого заявления. Он только что ходил по цехам и воочию наблюдал настоящую работу, настоящую битву за план. А тут — ничего! Тишина и табачный дым.
— А я говорю — пошли! — сурово повелел завхоз. — У меня приказ директора!.. Артисты...
Приходилось ли вам придумывать, дорогой читатель? Я имею в виду не отговорку перед начальством по случаю опоздания на работу, а нечто такое, что можно назвать пусть маленьким, но открытием, духовной ценностью. Тогда вам ведомо то сумеречное состояние души, когда «не получается», «не вытанцовывается», «не клеится», когда человек сомневается во всем, но прежде всего — в себе. Возникает жгучее желание как минимум бросить все к чертям и как максимум — отложить на послезавтра. И только ощущение необходимости, сознание того, что от тебя ждут результатов, ждут не когда-нибудь потом, а как можно быстрее, заставляет вновь и вновь изнурять кору полушарий.
Но вдруг является завхоз с особыми полномочиями. Но вдруг оказывается, что возня с узлом ржавой проволоки срочнее и необходимее технического узла. Ваше собственное сомнение, прежде гонимое, теперь злорадно хихикает над нами: что, съел? И подкрадывается желание как максимум отпроситься с работы и как минимум поболтать о футболе...
Злополучная проволока была распутана. Может быть, за счет технической проблемы, которую в тот день распутать так и не удалось.
Я пишу «может быть», потому что иначе я должен прямо обвинить наивного завхоза в нанесении производству крупного ущерба. Но где доказательства? Распутанная проволока имеет вполне определенную материальную ценность, и в этом смысле день у конструкторов не сгинул понапрасну. Ну а если бы завхоз оставил их в покое? Если бы они выкурили еще по десятку сигарет и так ничего и не придумали? Ведь никто не осмелится дать гарантию, что даже самое напряженное думанье уже сегодня увенчается придуманьем. Так не прав ли, в конце концов, именно хозяйственник, который предпочел синицу в руках журавлю в небе?
Очень легко и просто подсчитать, сколько стоят изржавевшие метизы, невыкопанная картошка или прокисший суп. Но скажите, где тот арифмометр, на котором подсчитываются убытки от улизнувшей мысли?
Собственно, проблема относительной ценности синицы в руках и журавля в небе всегда была в достаточной мере спорной. Но сейчас, в эпоху научно-технической революции, над головою удоболовимой синички погас привычный ореол мудрости, ибо самые ценные, решающие открытия — это, как правило, итог дерзкой ориентации на поднебесного журавля.
Все это слишком общепризнанно, чтобы тратить время на доказательства. Однако тонкость состоит в том, что уважение к плодотворной мысли начинается с уважения к самому процессу мышления, с понимания специфики творчества.
Вы слышите визг пилы или скрип уключин — и знаете, что пилят дрова или плывет, качаясь, лодочка. Но кому дано услышать скрип и визг напряженно работающего мозга? Наверное, больше всего смущает иных ретивых завхозов как раз то, что ни один вид деятельности внешне так не походит на безделье, как умственная. В самом деле, даже ночной сторож обязан по уставу шагать вдоль охраняемого объекта. А что делает напряженно размышляющий человек? «Закуривает очередую сигарету?»