Командировка в лето
Шрифт:
Глеб в ответ только судорожно запихивал ставший внезапно разряженным холодный воздух в раскаленные, обожженные собственным страшным криком легкие.
– Итак, русский, где кассета?
И, медленно, со вкусом:
– Раз.
Передышка.
– Два.
Снова передышка, затяжка длинной сигаретой с красивым золотистым фильтром.
– Три.
Глеб успел зажмуриться и приготовиться к страшной, запредельной боли, но она почему-то все не приходила и не приходила. Только что-то липкое и теплое плеснуло в лицо и что-то мягкое
А затем в гулкой тишине каменного подвала раздался до боли знакомый и внезапно ставший на удивление родным ироничный голос самого ядовитейшего из всех ядовитых на этой печальной, но по-прежнему прекрасной земле референтов. Личного помощника его сиятельства Дмитрия Александровича Князева, Андрея Ильича Корна:
– Да, дружище… Эк тя тут раскорячило…
Ларин робко открыл один глаз.
Левый.
Тот, который был, по ощущениям, ближе к голосу.
Первым, что он увидел, была элегантная мужская ступня в тонком шелковом носке и безумно стильном черном лакированном ботинке.
Ступня переступала через совершенно мертвое тело одного из младших кавказцев, и идеально заутюженная стрелка серых, тончайшего сукна брюк, которые предпочитал носить в это время года господин личный референт, разрезала ядовитый свет настольной лампы ровно на две равные половины.
На колющий глаза свет и благодатную тень.
Ларин открыл второй глаз, подняв взгляд вверх, обнаружил легкую темную кожаную куртку, незнакомой конструкции хищный длинноствольный пистолет с внушительной трубкой массивного глушителя, поднятый воротник, вязаную шапочку, внимательные, слегка ироничные серые глаза за стеклами стильных очков в тонкой металлической оправе – и с облегчением потерял сознание.
Глава 25
Привел его в себя Корн так же легко, как Лейла, тело которой мертвым грузом придавило ему ноги.
И тем же способом.
Полведра ледяной воды – и все дела.
Пока Ларин, радостно отфыркиваясь, приходил в себя, Корн щелкнул выкидной финкой и двумя резкими, точными движениями перерезал кожаные ремешки, которыми его лодыжки были прикручены к двум табуреткам, похлопал по карманам мертвых горцев, чертыхнулся, взял сиротливо лежащую на столешнице связку ключей и занялся ларинскими браслетами.
Потом, пока тот мучительно разминал затекшие кисти, критически осмотрел его с ног до головы и решительно предупредил:
– Так. Целоваться в знак благодарности – запрещаю. Категорически. Лучше иди, умойся, там направо сортир есть. А я пока тут этих орлов слегка пошмонаю…
Ларин поморщился:
– Хорош трепаться… лучше закурить дай, – и устало привалился спиной к выложенной булыжником стене подвала.
Корн посмотрел на него неодобрительно, но сигарету все-таки дал. Чиркнул, высекая огонек из дорогой золотой зажигалки. Потом немного подумал и достал из внутреннего кармана узкую и плоскую фляжку, отвинтил колпачок:
– На, хлебни… Херово
Ларин аккуратно взял во все еще отекшую ладонь фляжку, хлебнул, запрокинув голову, обжигающий теплый виски, хмыкнул мечтательно:
– Скажи, Андрюх, а тебя никогда не били шпилькой модельной женской туфельки прямо по яйцам? Так, чтобы аж со всей дури?
Корна передернуло.
– Нет, слава Богу…
– Повезло…
Ларин прикрыл глаза и тихо выпустил легкую струйку фиолетового сигаретного дыма прямо в каменный потолок…
Когда Глеб все-таки отправился умываться, он взглянул на свое отражение в мутном сортирном зеркале и понял, почему Корн просил его повременить с бурными проявлениями благодарности. Судя по всему, тяжелая пуля незнакомого Ларину пистолета вошла Лейле точно в затылок и вышибла ее перемешанные с кровью, слизью и костяной крошкой мозги прямо на его ничем не защищенное лицо.
Хорошо еще, что глаза закрыл в ожидании адской боли.
Полведра воды, конечно, сделали свое дело, смыв основную массу теплой и липкой гадости, но и оставшиеся подсыхающие потеки выглядели… кгхм… весьма красноречиво.
И – неаппетитно.
Ларина не вырвало только потому, что блевать было уже абсолютно нечем.
Но позывы были.
И серьезные.
Соскребать эту подсыхающую дрянь с лица и волос под тонкой струйкой мутноватой холодной воды – тоже удовольствие ниже среднего.
Намного ниже.
Но он справился.
Нужда заставит, и не с тем справишься…
Даже причесаться попробовал чьим-то небрежно брошенным на полочку возле раковины наполовину беззубым гребешком, после чего стал выглядеть по сравнению с недавним прошлым просто почти респектабельно.
Морду-то ему, оказывается, не сильно разбили.
А вот пару зубов – выбили.
Подонки.
Когда он вышел из туалета, Корн уже поджидал его у двери: собранный, уверенный, элегантный. Окинул критическим взором, покачал головой, сунул в руки большую красивую пушку, в которой господин военный обозреватель с некоторым трудом опознал модифицированную «Беретту», и махнул рукой на старую рассохшуюся лестницу.
Мол, давай за мной.
И абсолютно бесшумно и легко взлетел по этой самой лестнице вверх. Под ногами у Ларина те же самые ступени почему-то скрипели совершенно немилосердно.
Наверху их встретил вполне нормальный, в меру респектабельный дом с вполне нормальной, в меру респектабельной обстановкой. Даже не верилось, что какими-то двумя десятками ступеней ниже нашла свой приют самая что ни на есть натуральная пыточная.
Стильная мебель, дорогая бытовая техника.
Бар с более чем приличным выбором напитков.
В такой дом и гостей не грех было бы пригласить.
Если бы не…
Если бы не тот упрямый факт, что все это милое, вполне обжитое помещение украшало совершенно дикое, просто-напросто нереальное количество покойников.