Командировка в лето

Лекух Дмитрий Валерьянович

Ларин кивнул, глянул на Корна оценивающе:

– Это я уже понял. И как, помогают? И еще один вопрос, Корн: кто кому помогает: они вам или вы им? Уж извини, это для меня важно…

Корн неожиданно зло рассмеялся.

– Интересуешься, не работаем ли мы на какую злобную спецслужбу? Типа, заговоры супротив свежевыделанной отечественной демократии не строим ли?! Вот оно, типа, проклятое мурло мракобесия! Держи, а то убежит на хрен! Нет, Глеб, увы, не работаем. И, увы, – не строим. Хотя, честно говоря, и хотелось бы. Нам. А не им, к сожалению. И они нам, опять-таки, увы, – не помогают. Не созрели еще для этого, не понимают, что жареный петух уже вовсю к их умным, но слегка разжиревшим задницам подбирается. Да какой тут подбирается! Вплотную уже сидит…

Андрей глубоко затянулся и резким, четким, выверенным до механистичности

жестом раздавил окурок:

– Не мешают. И то слава Богу…

На его бледных скулах, ставших за последние несколько минут, кажется, еще бледнее, непрерывно гуляли желваки.

Надо было успокоиться.

Он одним большим глотком допил пиво, несколько раз глубоко вздохнул, выхватил из пачки и прикурил очередную сигарету.

– Ну, да ладно. Не в этом суть. Итак, с первым этапом мы, кажется, определились. Вчерне. Но этого пока достаточно. Второй этап – понять, что именно надо делать. Тут я вам с Князем не помощник, у меня мозги по-другому устроены. Чисто практически. Человечка там убить, бумажку стырить, это – мое. А вот стратегическое планирование, тут – сорри… Не обучен.

Корн глубоко, по-солдатски, затянулся, решительным движением затушил и этот окурок в переполненной пепельнице и слегка кивнул в сторону почтительно замершего официанта.

Все-таки эти твари поразительно хорошо чувствуют породу.

– Значит так, любезный… Принеси-ка нам водочки, только хорошей, не паленой, цена – не интересует. И обязательно холодной. Не ледяной, а именно холодной, чтоб вкус чувствовался. Огурчиков малосольных, лучка зелененького, рыбки соленой. Чесночка маринованного, лучше – красного. Капустки квашеной, если есть. Помидорчиков – только бочковых, не из банки, я знаю, их в городе полно. Ну, сам знаешь… И скажи повару, чтоб картошки отварил. Молодая-то еще не появилась?

Официант с видимым сожалением покачал головой:

– Нет. Где-то через месяц появится.

– Жаль, жаль… Тогда что еще под водочку порекомендуешь?

Официант задумчиво почесал кончик носа колпачком прозрачной шариковой ручки, которой записывал заказ:

– Да вроде все. Я бы и сам лучше не заказал. Вот если только хлеба черненького…

– Ну, это само собой, разумеется… Еще что-нибудь есть?

– Может, сала тонкими ломтиками порезать?

Корн одобрительно поднял вверх большой палец:

– Во! Правильно! Тащи. И еще: возьми пару луковиц, почисти, порежь дольками. И головку чеснока, только обязательно крепкого, не подсохшего. И соли. Если есть крупнозернистая – лучше ее, если нет, и обычная сойдет. И давай, побыстрее шевелись. Не обидим…

– Слушаюсь…

Официант моментально растворился, а Андрей внимательно посмотрел на затихших телевизионщиков:

– Что приуныли? Такой разговор без беленькой, ну, никак не пойдет. А у нас сегодня – выходной, Князь в Сочи умчался, а на сталинскую дачу мы всегда успеем. Так что давайте, мужики, посидим по-человечески, водки выпьем, разговоры поразговариваем. Без спешки, без суеты. На свежем воздухе, опять-таки. Ну, а кого не устраивает – пожалуйста, по своему плану. Насильно никто ни в кого ничего вливать не собирается…

Художник, которому к этому времени уже окончательно полегчало, восхищенно поцокал языком:

– Какой ты, Корн, все-таки умный… Даже несмотря на то, что порой такую херню мелешь – уши в трубочки заворачиваются…

Корн сначала слегка побледнел в гневе, а потом расхохотался:

– Это ты о чем, Сашка?

Художник хмыкнул и потуже перетянул резинкой роскошный русый хвост.

– Да все о том же. У нас в армии случай был – закачаешься. Глебушка, вон, знает, где я служил. Там же, где и ты, Корн, только срок поменьше. Воздушные, блин, десантные. Диагноз, а не род войск. Кто другой такое скажет – загрызу на фиг. А сам – могу. Потому как честно свои два года оттарабанил. «Кто не был, тот будет, кто был – не забудет семьсот двадцать дней в сапогах…» Да уж… Так вот. Служил у нас там один солдатик. Не помню уж, как его фамилия. Да и неважно это, в сущности. Но для верности назовем паренька рядовой Пиписькин. Поскольку его духовное единение с данным органом было, ну, совершенно полным. Он ни о чем другом даже думать не мог. А у нас мода пошла дурацкая. В головку, пардон, шарики загонять. Вытачиваешь эдакий шарик из зубной щетки, кладешь хрен на верстак, и

тебе пробойником по нему ка-а-а-ак захерачат… И потом в образовавшуюся дырочку шарик суют. Зарастает и – готово к употреблению. Ужас… Зато потом, как зарастет, говорят, половым гигантом себя чувствуешь. Бабы млеют. Не знаю, не пробовал. Миновала меня чаша сия… Так вот. У этого перца, пардон, залупа вообще на елочную игрушку похожа стала, столько он себе туда всего понафигачил. Одних шариков штук восемь, потом какое-то «коромысло» выточил, что есть та же фигня, только другой формы. Потом еще парафина под кожу закачал. Я с ним даже в сортир ходить боялся – хотя были одного призыва, спали на соседних койках и, соответственно, общаться постоянно приходилось. Он у него в граненый стакан не лез… И вот, значит, отправляется наш герой в отпуск. Заслужил, так сказать, отличным несением всех тягот и лишений. А парень, надо отдать ему должное, видный, метра под два, рожа кирпичом, ну, короче, бабы в провинции, да и не только, в таких души не чают. Ну и вот. Там он, естественно, выпивает и идет к девкам в общагу. А у него – не встает! Ты представляешь? Он столько туда дерьма всякого понапихал, что не встает! Драма! Трагедия! Шекспир со своими Отеллами, Макбетами и Ромео тихо курит в сторонке, отдыхая! Накал страстей, нах!

Сашка прервался, прокашлялся, потянулся за сигаретой, хлебнул пива, прикурил и продолжил:

– Ну, так вот. Трагедия. И лезет наш Пиписькин самым что ни на есть натуральным образом в петлю. А нафиг? Жизнь-то закончена… Ну, к счастью, его оттуда извлекают. Товарищи. Целого и почти невредимого. Умом же он тронуться элементарно не мог, потому что ума никогда и не было. Везут в больничку. И там добрый доктор хирург делает мальчику операцию по удалению пластмассы из мужского полового члена. Успешно. Через пять дней наш герой просыпается, идет в сортир и к дикой своей радости обнаруживает у своего страдальца потенцию. Так что ты думаешь? Когда этот придурок вернулся из отпуска в часть, он-таки поставил себе один шарик! У него уже головка и так розочку бутылочную напоминала, но он не успокоился! Проверил на знакомой лейтенантше, убедился, что действует, и был счастлив так, как я уже никогда в этой дурацкой жизни не буду! И через некоторое время героически ушел на дембель… Плодиться, так сказать, и размножаться… И вся херня… А ты тут развел философию, понимаешь… Бремя белых, конец цивилизации… Какой еще, на хер, конец? Рядовой Пиписькин – неистребим в принципе. Даже с тараканами проще справиться, чем с гвардии рядовым Пиписькиным! А такие разговорчики, как у вас с Глебом, небось, еще с каменного века ведутся…

Корн ехидно прищурился:

– А вот здесь ты, дорогой мой, не прав. Такие разговорчики, я думаю, только однажды велись. Когда Римская империя гибла. Доказать?

Художник пожал плечами:

– Ну, докажи…

– Ты историю искусств знаешь немного?

Сашка слегка занервничал.

Он в свое время заканчивал ВГИК и учился там, поговаривают, преотвратительно.

Не выгнали только потому, что с дочкой одного из шишек институтских спал. А та вертела своим папашей еще круче, чем ее мамаша.

А мамаша вертела так, что все только и удивлялись, как сей уважаемый профессор и мэтр люстры рогами не сшибал.

Такая вот веселая семейка.

Ну, и снимал Сашка уже тогда хорошо.

Талант.

Это – от Бога.

А вот то, что в кино не закрепился и на ящик к Глебу ушел – это уже не от Бога.

От элементарного раздолбайства.

Ну, да ладно…

– Ну, изучал. И что дальше?

– Можешь себе представить Леонардо да Винчи, который пишет «Мону Лизу» для того, чтоб ее на завтра на перформансе ножичками почикали? Или, там, ножничками на ленточки порезали и шлюхам околотусовочным в волосенки жиденькие повязали. Как тебе такая картинка с выставки?

Оператор посмотрел на Корна внимательнее обычного. Здоров ли парень?

А потом покрутил пальцем у виска. Выразительно так.

И промолчал.

Типа, я в вашем бреде, сударь, не участвую. Даже если долго и сильно просить будете…

Корн в ответ только растянул губы в ехидной улыбке и весело сверкнул стеклышками очков:

– Бартенев тоже, между прочим, не бесталанный парень…

Сашка только крякнул.

Сравнение Бартенева с Леонардо показалось ему кощунственным. Настолько кощунственным, что у него даже слов не нашлось, чтобы возразить господину референту.