Командировка в лето
Шрифт:
Казалось, он может раздавить его голыми руками.
Но это была иллюзия.
Если б мог, то раздавил бы.
А так…
Дверь кабинета тихо заскрипела и открылась. На пороге стоял Рустам – директор, осветитель, все вместе.
Друг.
Младший.
– Привет, что пригорюнились?
Глеб пожал плечами, похлопал себя по карманам в поисках сигарет.
– Да вот… драма-с… Художник помирает, опохмелу просит. Нет, чтоб ухи попросить…
– Понятно… А опохмела,
Глеб наконец-то обнаружил курево.
Пачка «Парламента» лежала там, где ей и было положено: у неработающего монитора.
А он по карманам искал…
Курить, кстати, надо бросать.
Три пачки в день.
Перебор.
– Да, может, он и есть, опохмел-то… В сейфе. А вот ключа от сейфа – уж точно нет. Видишь, – кивок в сторону оператора, – медитирует…
Рустам хмыкнул. Сашкины муки были ему абсолютно непонятны. Сам-то он никогда не перебирал.
Не любил это дело.
– Какой из сейфов? Этот?
Глеб кивнул.
– Он, родимый…
Рустам подошел к металлическому ящику, любовно потрогал замок, поцокал языком, потом вернулся к столу начальника. Взял коробочку скрепок, выбрал самую толстую, разогнул, потом снова согнул, но уже по-другому, по-хитрому.
И опять направился к старому металлическому ящику.
Через пару минут в замке что-то победно щелкнуло.
Рустам потянул дверцу на себя – прямо за ней стояло то, ради чего Сашка был готов хоть прям сейчас умереть.
На две трети полная бутылка весьма неплохого армянского коньяка.
Не «Ахтамар», конечно.
Но, учитывая сложность текущего момента…
– Ладно, опохмеляйтесь. Я пойду в бухгалтерию, надо командировочные оформить. Ваш оклад с депонента получать?
– Обязательно. – Глеб с завистью смотрел, как Сашка Художник, словно ребенка малого, качает в руках заветную бутылочку. – Только погоди немного.
Порылся в карманах. Достал оттуда пухлый бумажный конверт.
– Это тебе. Здесь три, две я прижал – на общак… Сам понимаешь…
Рустам открыл конверт, любовно провел пальцем по зеленым корешкам.
– Левак загнали? Спасибо, мужики. Да, насчет общака – я все понимаю, Глеб, не беспокойся.
И закрыл конверт. Глеб знал, что деньги ему были нужны.
Очень нужны.
Еще бы: трое детей, больная жена, квартиру опять-таки снимать, что тоже непросто без московской-то прописки. Надо пойти все-таки к Игорю, пусть нажмет на этих придурков в префектуре: сколько еще парню скитаться с временной регистрацией?
Глеб знал, что в других группах с директорами не делились. Не принято было.
Это ведь только название – директор.
А так – принеси,
Глеб делился.
Всегда.
Сашка не возражал.
Он сейчас вообще не мог возражать, он отсутствовал, качая на руках бутылку с вожделенной коричневой жидкостью…
Рустам сунул конверт в карман и направился к выходу.
– Рустик, погоди… – Глеб прикуривал, отгоняя дым, навязчиво лезший в глаза. – Где это ты так насобачился?
Рустам остановился у самой двери, повернулся.
– Ты же знаешь, Глеб, у меня отец – лучший часовщик во всей Чечне… – Он сглотнул вдруг ставшую густой слюну и тихо поправился: – Был.
И вышел, аккуратно притворив за собой скрипучую дверь.
Отца его убили дудаевцы.
Давно.
Еще в девяносто втором.
Рустам вывозил тогда в Россию молодую беременную жену и не смог постоять за старика.
А сам старик отказался уезжать наотрез, уповая на законы гор, уважение к сединам и силу тейпа.
Не помогло.
Слишком много людей знало часовщика Ахмета, слишком много ушей слышало о его богатстве.
Слишком многим хотелось добраться до нажитого добра первыми…
Рустам даже не узнал, кому мстить: налетчики были в масках и камуфляже – боялись стать кровниками не самого последнего тейпа.
Так, по крайней мере, сказали соседи.
А дальше – ищи ветра в поле.
И тогда Рустам объявил месть всей Ичкерии.
В Первую чеченскую он воевал на стороне федералов. Зло воевал, грамотно. Надеялся – вот еще немного, и доберется, под пытками узнает у врагов, кто убил отца.
Чеченцы его не возненавидели.
Понимали, в чем дело.
А потом был позор Хасавюрта…
И он ушел.
Просто не мог больше.
И не хотел.
Да и семью надо было кормить.
А дальше – спасибо Глебу.
Помог пристроится…
Глеб очнулся. Сашка, уже отхлебнувший грамм эдак сто пятьдесят, усиленно звал его присоединиться.
А что?
И вправду, коньячок сейчас са-а-авсем не помешает…
Выпили.
Покурили.
Потом – еще по одной.
Пустую бутылку Глеб предусмотрительно отволок в сортир этажом ниже.
С похмелья Шацких бывал в гневе и без такого серьезного повода.
Стоило вернуться и усесться за монитор, как в кабинет ворвался красный как рак информационный босс:
– Ларин, у тебя выпить есть?
Глеб еще раз с уважением подумал о Ленке. Так Рафика допечь – талант нужен.
Особый.
Нда…
– Нет, Степаныч. Все, что было, Сашке на опохмел ушло…
Шеф-редактор, казалось, покраснел еще больше.