Командиры мужают в боях
Шрифт:
Наш повар Саша Дугин готовил вкусно даже из «ничего», а уж если у него заводились продукты, он так и сиял: любил свою профессию, гордился тем, что хотя он всего-навсего повар, а батальон без него, как говорится ни туды ни сюды. Для него не было большего удовольствия, если люди ели с аппетитом. Счастливый, улыбающийся, он закуривал громадную цигарку самосада, от которого окружающие разражались кашлем и потоком слез, и с удовлетворением замечал:
— Табак вырви глаз. Для нас самый раз, а буржуазия дохнет.
Когда же с продовольствием было туго и хороший обед приготовить не удавалось, Саша старался не попадаться нам на глаза. А если приходил, то с такой кислой физиономией, что становилось жалко его. В Политотдельском у него было отличное
Как только батальон был укомплектован и вооружен, начались занятия по боевой и политической подготовке. Программы занятий в современном понятии не было. Собрал нас командир полка гвардии майор Семен Степанович Долгов и сказал:
— Все вы имеете боевой опыт, вот и обучите своих подчиненных тому, что нужно в бою. Добейтесь, чтобы люди могли быстро окапываться и не пренебрегали маскировкой.
Командир нашего полка не отличался красноречием. То, что говорил, формулировал четко и, отдав приказание, бросал короткий испытующий взгляд, словно хотел убедиться в том, что понят правильно. И в этот раз он тоже, по своему обыкновению, глянул в глаза каждому из командиров.
В штабе батальона в результате коллективного обсуждения были составлены план и расписание подготовки подразделений. Решили кроме наступления и обороны в оставшееся время отработать тему «Отход». Отходить, даже тогда, когда прикажут, мы еще не умели, во всяком случае не всегда получалось так, как нужно. Между тем наш предшествующий боевой опыт подсказывал, что отход отходу рознь. Отход может быть не только вынужденным, но и преднамеренным, когда командование решает вывести войска, чтобы создать более благоприятные условия для борьбы с наступающим противником. Отход — это не только отрыв своих частей от врага и переброска их на новые рубежи, но и перегруппировка своих сил и средств для выполнения последующих задач. Для командиров всех степеней искусно владеть тактикой отхода не менее важно, чем умение организовать наступление. Здесь множество тонкостей, которые нужно хорошо знать и предусмотреть, в особенности, когда производится отвод главных сил. Я уже имел случай убедиться в этом, когда нашему батальону приходилось вести арьергардные бои, которые требовали не только отваги и мужества, не только решительности, но и умелого выполнения поставленных задач. Ведь арьергард, как правило, не рассчитывает на поддержку главных сил, а, напротив, обеспечивает их действия. Этими соображениями и было продиктовано наше решение.
И вот я у гвардии майора Долгова с расписанием занятий батальона. Там, где было написано «Отход», он добавил: «на новые позиции» — и подписал.
За несколько дней до того, как мы должны были представить планы боевой и политической подготовки на утверждение командиру и комиссару полка — все это происходило в августе 1942 года, — нас ознакомили с полученным из Ставки Верховного Главнокомандования приказом № 227.
Суть его можно выразить всего в трех словах — ни шагу назад! Вопрос был поставлен так: умрем, а не будем больше отступать. А раз не отступим — то победим.
Мы приободрились. Во всех звеньях батальона развернулась упорная учеба, мы старались как можно рациональнее использовать свое время, памятуя, что тяжело в учении — легко в бою.
Командир дивизии гвардии генерал-майор Александр Ильич Родимцев сам проводил с комбатами занятия по тактике, топографии и другим видам подготовки. В своей выцветшей солдатской гимнастерке, с неизменным планшетом на тонком ремешке, перекинутом через плечо, с обветренным лицом, по-крестьянски простым и умным, на котором под выгоревшими до белизны бровями голубели цепкие и, казалось, видящие тебя насквозь глаза, Родимцев ничем внешне не отличался ни от нас, нижестоящих командиров, ни от своих солдат. Он и жил по-солдатски: в точно такой же землянке или избе, что и мы, ел ту же пищу, что и мы, из такого же котелка, что и солдаты. Его объяснения всегда были доходчивы и понятны, быть может,
— Ну а если наступать не перебежками? Если — цепью, чтобы одним прыжком передвигалось все отделение, взвод, рота и каждый имел бы в поле зрения других, как и те — его?
И попросил нас подумать об этом, так как наступление цепью, по его мнению, улучшает управление движением, дает возможность быстрее сблизиться с противником, что, в свою очередь, уменьшает потери.
Не знаю, как в других батальонах, но мы, подумав, согласились с его доводами и стали учить своих солдат наступать цепью. Ведь до того все надежды возлагались на индивидуальные перебежки, и в военных училищах нас тоже этому обучали. А бой показал, что не всегда и не везде такие одиночные перебежки, или перебежки слева, справа по одному, — целесообразны.
Допустим, Иванов побежал вперед, пулемет дал по нему очередь. Он — раз! — и лег в воронку или в ямку и не смотрит, что там сзади делается, ждет, когда перебежит Петров, а тот убит или ранен. Командир дает Иванову команду: «Вперед!» — а Иванов не слышит или слышит, но не видит, чтобы другие перебегали, и тоже лежит, а время между тем уходит, противник усиливает огонь — и в результате атака захлебнулась.
Нам казалось, будет намного лучше, если по команде отделение станет сближаться с противником цепью, одновременными бросками-перебежками. Командир указывает рубеж, который нужно достигнуть, подает команду, и все отделение перебегает. Да и сама уставная команда: «В атаку, за мной!» — тоже вызывала сомнение. Ведь бывало так. Начиналась атака, немец поливал все вокруг огнем, люди ложились. Их приходилось поднимать, а кто поднимает? Командир или же политрук. Со словами «За мной!» командир поднимался и… становился отличной мишенью для врага. Возможно, это и было одной из причин наших больших потерь в командном составе, особенно в звене от отделения до роты. Взводный командир у нас, можно сказать, почти и не жил. Разумеется, в отдельные, критические моменты такая команда нужна, но возводить ее в степень закона при современном насыщении войск автоматическим оружием — значит лишаться командного состава.
Дни были уплотнены до предела. Приказ № 227 как бы мобилизовал, сконцентрировал энергию и волю людей на подготовке к предстоящим боям, требовавшей неимоверного физического и душевного напряжения. На усталость никто не жаловался.
Поскольку в батальоне обновился личный состав, мы старались во время учебы ближе познакомиться, присматривались друг к другу: ведь предстояло вместе воевать. Этим все сказано. Каждому хотелось дожить хотя бы до того момента, когда мы погоним фашистов назад, увидеть это своими глазами. Я приглядывался к новому комиссару Нефедьеву, а он — ко мне.
В те дни я несколько раз разговаривал с ним по душам. Тимофей Андреевич рассказал мне, что был комиссаром в армейском саперном батальоне, а на передовой быть ему еще не приходилось, если не считать нескольких случаев, когда при установке противотанковых мин к их рубежу прорывались неприятельские танки. До войны работал секретарем райкома комсомола где-то в Мордовии или Чувашии, был женат, имел ребенка. Мы иногда над ним посмеивались, это уже позже, когда он начинал письмо своей жене (ее звали Клавдия, а отчество было или Сергеевна или Степановна) словами: «Здравствуй, дорогая КС…»
— Разве твоя Клавдия зажигательная жидкость? (Бутылки для борьбы с танками заполнялись горючей смесью КС).
Нефедьев по годам был старше всех наших командиров. Энергичный, сухощавый, не очень высокий, с вечно торчавшей во рту цигаркой, он быстро вошел в коллектив. Мне он с подкупающей откровенностью сказал:
— Нам нужно, Иван, жить и воевать дружно, проводить единую линию, чтобы не врастопырку получалось. Я еще не имею опыта боев в пехоте, зато разбираюсь в людях. Мы должны создать хороший боевой коллектив, а для этого нужно все согласовывать.