Командующий фронтом

Гарин Фабиан Абрамович

— Оленька! — вскрикнул он и с трудом поднялся с земли.

Они долго стояли обнявшись и молчали, понимая друг друга без слов. Наконец Ольга спросила:

— Разглядел?

— Она такая маленькая, что трудно разобрать, но мне кажется, что Адочка похожа на меня.

— Ты прав.

— Почему ты не живешь в школе?

— Только вчера закончили уборку, завтра я перееду. Куда ты сейчас идешь? Может быть, ты переночуешь на кухне?

— Будь спокойна, Оленька, ночевать я буду в тайге. Я ведь стал настоящим таежником, даже топорик всегда со мной. А к тебе я приду послезавтра в школу.

Иди, родная, домой…

Сергей простился и исчез в темноте.

Казимир Станиславович Сенкевич принадлежал к числу тех обрусевших поляков, для которых не существовал «польский вопрос». «Надо свергнуть царское правительство, — говорил он, — и тогда поляки, наравне с русскими, получат свободу». До войны он жил во Владивостоке, и его хорошо знали первореченские железнодорожники, рабочие Эгершельда и мельниц, где его считали желанным гостем, ибо слыл бессребреником и был беден, как и его пациенты. Доктор Сенкевич не искал популярности, она сама пришла. Когда в Приморье началась революция, Сенкевич возглавил отдел здравоохранения, а с переходом коммунистов на нелегальное положение ушел с сучанскими партизанами в сопки.

Лазо впервые встретил Сенкевича в отряде Глазкова. Доктор сидел в избе, в которой он устроил медицинский пункт, и выслушивал раздетого до пояса бойца. Боец кашлял, дышал и делал все то, что обычно требует врач от больного. Закончив осмотр, Сенкевич стал записывать что-то в тетрадь и тут же сказал:

— Одевайся, Синцов! — и, повернув голову в сторону вошедшего человека, предложил: — А ты раздевайся!

Лазо стоял молча.

— Тебе, голубчик, отдельное приглашение? — доброжелательно спросил Сенкевич. — Или стыдно раздеться?

— Я здоров, доктор!

Казимир Станиславович с любопытством посмотрел на Лазо.

— Зачем пришел?

— Посмотреть.

— Доктором хочешь стать? Ты где учился до войны? Поди-ка сюда поближе! — предложил Сенкевич. — Голубчик, да ведь у тебя под глазами все опухло. Почки болят? Ты какой роты?

— Я не из этого отряда, — ответил Лазо.

— А как попал сюда?

— Дела заставили приехать. Вот и решил посмотреть, как работает отрядный врач.

— Кто ты?

— Лазо.

Сенкевич засмеялся:

— Бородатый, а баловник.

— Зачем же баловаться, Казимир Станиславович? Вы спросили, кто я, — я и ответил.

— Извините, товарищ главком, я вас принял за бойца. Как ваше имя и отчество?

— Сергей Георгиевич.

— Садитесь, пожалуйста! — И, словно позабыв о разговоре, снова предложил: — Разденьтесь!

— Зачем?

— Выслушаю вас.

После осмотра Лазо спросил:

— В отряде есть больные?

— Органических пороков ни у кого нет.

— Тайная наука эта медицина, — заметил Лазо. — Другое дело физика или механика.

— Нельзя сравнивать человеческий организм с машиной.

— Изучите досконально человека, и тогда вы будете знать, как его лечить.

— Я не считаю медицину наукой, — признался Сенкевич.

— А что же это?

— Искусство.

— Это вы уже перегнули, Казимир Станиславович.

— Честное слово, я искренне говорю. Организм каждого человека по-своему воспринимает болезнь, по-своему

борется с болезнью. Врач с неподдельной доброжелательностью хочет помочь больному, но бессилен. Почему? Да потому, что врач часто подходит ко всем больным с одной меркой, а у каждого человека одна и та же болезнь протекает различно. Значит, сначала надо изучить человека, его состояние, а потом уж давать ему микстуру. Иногда внушение может повлиять сильнее микстуры и порошков. Другое дело хирургия. В руках скальпель, в глазах точность. Лишнее отрежь, рану зашей — и баста.

Лазо не собирался спорить, но Сенкевич понравился ему своими смелыми суждениями.

— Вы не жалеете, что избрали себе такую профессию?

— Теперь уже поздно жалеть. Если бы это зависело от меня, то я пошел бы на математический.

С того дня командующий и доктор подружились.

— И какого черта я вас потащил? — злился на самого себя Лазо.

— Глупости говорите, — сердился в свою очередь Сенкевич. — Мне вовсе не трудно ходить, я только отдохну немного.

Второй день пробирались с мешками на плечах Лазо и Сенкевич к Гордеевке, чтобы привить Адочке оспу. Сенкевичу искренне хотелось помочь Лазо, которого он полюбил как сына.

В Гордеевку они пришли уже затемно и направились к школе. В окнах — ни огонька. Лазо постучал, и тут же услышал голос Ольги.

— Я не один, — предупредил Сергей, — со мной мой друг, доктор Сенкевич, Казимир Станиславович.

— Заходите! — пригласила Ольга Андреевна. — Но огня у меня нет: ни свечи, ни керосина.

— Я хочу спать, — пробормотал утомленный Сенкевич. — Пол чистый? — И, не дожидаясь ответа, бросил шинель, лег и тут же уснул крепким сном.

— Давай поговорим, Оленька, — предложил Лазо, — ведь нам и ночи не хватит на разговор. — Но спустя несколько минут он, свалившись возле Сенкевича, тоже уснул.

Проснулись на рассвете. Сергей достал из мешка большой кусок мяса дикой козы.

— Свари ужин! — предложил он Ольге.

— Легко сказать, а где взять посуду? Пойду к Меланье Сидоровне и попрошу чугунок.

— Мы сейчас уйдем в тайгу, а ночью вернемся и принесем мяса на завтра, — пояснил Лазо.

Сенкевич выслушал Адочку и, хлопая ее по ножкам, сказал родителям:

— Не девка, а чудо! Чудесный сплав! А теперь я тебе привью оспу…

Четыре ночи прожил Лазо вблизи жены и дочурки, четыре ночи он спал под крышей. Признаться, он редко вспоминал мать и Степу, но сейчас, смотря на маленькое, живое существо, ему хотелось сказать: «Теперь, мама, ты уже бабушка, а ты, Степушка, самый настоящий дядя».

Наступило утро. Сенкевич, оставив Ольге Андреевне несколько бинтов и лекарства, попрощался и вышел в коридор. Лазо, обняв жену, гладил ее плечи и голову. Целуя его, она сказала:

— Не беспокойся обо мне и девочке, а лучше пожелай нам встретиться с тобой скорей во Владивостоке.

Сенкевич вернулся в лазарет, а Лазо ушел в Анучино. Он знал, что в тайгу должны еще прийти небольшие отряды, и ему хотелось встретить их и дать им маршрут следования.

— Рискованно, — предупредил его Сенкевич. — Вы можете попасть в лапы японцев.