Командующий фронтом
Шрифт:
На Троицкой улице шла перестрелка. Смеркалось. Небо затянулось бескрайней серой тучей. В домах не зажигали света.
— Дальше идти опасно, — предупредила Катя.
Прожужжало несколько пуль.
— Ложись! — приказал Лазо.
Катя дернула его за рукав:
— Смотрите, что-то движется.
Лазо всмотрелся и понял хитрую уловку врага. Он быстро поднялся и, не разгибая спины, перебежал на другую сторону улицы, к церквушке. Отряд, не получив приказаний, остался лежать, лишь одна Катя бросилась вслед за Лазо. А он, пренебрегая опасностью,
— Вы зачем? — чуть ли не сердито спросил он.
— У меня хорошее зрение, я буду вашим наблюдателем.
— Тогда доложите, где белый мешок, который двигался по улице?
— Тише, — промолвила Катя. — Он почти под нами.
Лазо метнул гранату вниз и тотчас спрятал голову за перекладину. Раздался взрыв.
— За мной! — крикнул он Кате, сбегая по ступенькам.
На улице перед церковью лежала убитая белая лошадь, к седлу был прикреплен пулемет, накрытый простыней.
— Катя! — крикнул Лазо. — Бегите за отрядом!
Девушка поспешила к красногвардейцам и не увидела, как на Лазо набросились юнкера. Они повалили его, скрутили руки назад и заткнули рот платком.
— В расход, — предложил кто-то.
— Я его сперва допрошу, — сказал другой.
Лазо попытался освободить правую руку, чтобы достать из кармана револьвер, но ее крепко держали. Тогда он пнул одного из юнкеров. Тот упал, выпустив руки Лазо.
— Держи его! — раздался крик.
Лазо успел вскочить на ноги и незаметно скрыться в церкви.
Катя прибежала с отрядом, но не нашла Лазо на том месте, где его схватили юнкера.
— Стреляй! — скомандовал Селезнев.
Прозвучал ружейный залп.
— Селезнев! — раздался голос откуда-то с вышины.
Это звал Лазо, притаившийся на колокольне.
Седьмой день шла осада Белого дома, в котором укрылись иркутские большевики. Седьмой день без пищи и воды оборонялась горстка мужественных людей от юнкеров и казачьей сотни. К разбитым окнам приставили письменные столы и шкафы, но ветер через щели наметал снег. Стены дома были изрешечены пулеметными очередями. Комнаты не отапливались, руки с трудом держали винтовки и револьверы.
Лазо понимал: надо любой ценой пробиться к дому и спасти людей от голодной смерти.
Из городов Сибири в Иркутск спешили на помощь красногвардейские отряды.
«Дождаться их или начать наступление?» — мучительно думал Лазо. Эта мысль не оставляла его ни на минуту, тревожила, но трудно было решиться на что-нибудь.
Когда стемнело, Лазо вошел в одну из комнат штаба. За неделю он осунулся, глаза впали. Отсыревшие валенки размякли, измятая шинель неуклюже висела на плечах.
В комнате его ждали командиры рабочих дружин.
— На повестке дня один вопрос, — сказал он. — Начать наступление на рассвете или дожидаться помощи?
Первым поднялся Селезнев.
— Говори! — крикнул Лазо.
— Надо прорваться в Белый дом. Семь
Селезнев сел. Все молчали, молчал и Лазо.
— Товарищи командиры! — произнес он наконец. — Пусть каждый скажет свое мнение.
Один за другим поднялись со своих мест командиры в серых шинелях и ушанках, — их трудно было отличить сразу, — и в один голос сказали:
— Освободить осажденных!
Лазо знал, что дружинники еще слабо обучены, и не рассчитывал на успех наступления, но командиры настояли на своем. И Лазо подчинился их воле. Впрочем, он мог и не послушаться, но тогда иркутские красногвардейцы расценили бы его отказ как трусость, а может быть, и измену, ведь они знали его всего несколько дней.
…Ночь. На столе слабо мерцает керосиновая лампа. На полу спят вповалку бойцы. Склонив голову набок, спит в кресле Лазо — сон одолел и его.
Утром — наступление.
За ночь выпал глубокий снег. Проваливаясь по самые колени, связной добрался до штаба и доложил Лазо:
— Поезда застряли в пути.
Рассчитывать на помощь уже нечего было. Тогда Лазо решил начать ложное наступление у здания Русско-азиатского банка и привлечь к этому участку внимание противника, а главный удар нанести у дома Географического общества и прорваться к осажденным.
Отряд Селезнева первым открыл огонь. Красногвардейцы, зарывшись в снег, изредка постреливали. Им ответили: сначала застрекотал один неприятельский пулемет, потом второй.
— Вперед! — скомандовал Селезнев и, бросив гранату, свалился в сугроб. Пуля сразила командира, попав ему прямо в сердце. Растерявшиеся дружинники начали беспорядочную стрельбу.
Лазо выжидал, когда на участке Селезнева разгорится бой. Прибежавший связной доложил, что их постигла неудача, но о гибели Селезнева почему-то умолчал. Чтобы спасти положение, Лазо тут же крикнул: «Вперед!» — и связные передали его приказание. Ни ожесточенный огонь юнкеров, ни глубокий снег, мешавший бежать, не могли остановить Лазо. Преодолевая усталость, он перебегал с одного тротуара на другой, подбадривал бойцов, и повсюду слышался его призыв:
— Ни шагу назад! Только вперед!
Осажденные в Белом доме, отодвинув от окон столы, напряженно следили за боем, но принять участие в нем не могли — ни у кого не было патронов.
Неожиданно цепь юнкеров разорвалась. Осажденные, обрадовавшись, бросились через улицу навстречу красногвардейцам, подбирая по дороге брошенные неприятелем винтовки. В это время из-за угла показались казаки. Работникам Центросибири грозила гибель, но их спас Лазо — он бросил гранату в сторону казаков. Граната ударилась о стену каменного дома и разорвалась. Полетели осколки, сразив несколько казаков. Лазо, выбежав вперед, бросил вторую гранату, но не успел отбежать к своим и очутился среди набежавших со всех сторон юнкеров. Его схватили, обезоружили и отвели в штаб.