Командующий фронтом
Шрифт:
Вечером из Канска прибыл отряд, потом пришли в город шахтеры из Черемхова. Всех их направили на селезневский участок. Назавтра стало известно, что вторая партия красноярских красногвардейцев, покинув застрявший в снегу поезд, пешком добралась до Иркутска. Вместе с этой партией возвратился Степан Безуглов.
Ночью ревкому сообщили, что юнкера захватили Лазо и ему угрожает смерть. Весть эта дошла до дружин. Повсюду находились желающие пробраться к белым и спасти своего командира.
— Я с закрытыми глазами по городу
— Пустое говоришь, Аким, — ответил ему другой. — Надо всем отрядом навалиться на беляков.
— Жаль мне его. Хороший человек! — сокрушался Аким. — Поцарапало меня пулей, я чего-то скривился, а Лазо уже спрашивает: «Ранили, браток?» — «Нет», — отвечаю и прячу руку, ведь на ней кровь. А он свое: «Гляди, говорит, если ранили — не стыдись, скажи». Вот заботливый командир!
— Паря, — неожиданно раздался голос незнакомого человека. — Ты по ком убиваешься?
Перед Акимом стоял Безуглов в кубанке.
— Ты как попал к нам?
— Я при Лазо, можно сказать, помощником состою. Вернулся из Красноярска и не могу найти его.
— Разве не знаешь, что юнкера захватили Лазо?
— Лазо, говоришь? — испуганно переспросил казак, но, взяв себя тут же в руки, добавил: — Так я себя не пожалею, а его спасу. Ты дружку говорил, что знаешь город.
— Каждый уголок. Казак задумался.
— Подскажи, где погоны раздобыть, — неожиданно сказал он.
— Зачем?
— А сам не соображаешь?
Аким улыбнулся:
— Понял, казак, ей-богу, понял. В садике убитые юнкера и казаки, похоронить еще не успели, с них и снимем погоны.
Ночью казак и Аким, перескочив через забор, очутились в каком-то саду. Оголенные деревья стояли в белоснежном уборе.
— Это сад директора банка, — шепнул Аким Безуглову, — каждое воскресенье он в купеческом собрании в карты играет.
— Черт с ним! Давай веди!
— Еще через один забор перемахнем, а там школа прапорщиков. Туда юнкера арестованных свозят.
— Значит, туда и подадимся, только ты меня слушай, в разговоры не суйся.
Из школьных окон, занавешенных одеялами, пробивались тоненькие струйки света. У входа стояли часовые и тихо разговаривали.
Безуглов и Аким, затаив дыхание, прислушались.
— Зябко? — спросил один из часовых.
— Вроде потеплело, — ответил другой.
— Когда смена придет?
— Караульный отоспится, вспомнит.
— Неужто нас красные одолеют?
— Они без главного затихли… Тут в подвале, говорят, на допросе не признался.
— Из капитанов, сказывают.
— Какой там капитан?! Самозванец!
— Теперь все самозванцы…
Безуглов толкнул Акима в бок:
— Про Лазо толкуют.
Аким покачал головой.
— Идем! — сказал Степан. — Ты будешь вроде как арестованный. И
Аким послушно отдал.
— Кто идет? — спросил часовой у школы.
— Свои! — ответил Безуглов. — Веду арестованного.
Они подошли к зданию школы.
— Мерзнете, солдатики?
Часовые не ответили.
— Где тут подвал? Приказано этого мазурика посадить.
— Внизу, налево.
— Ну иди, чертова душа! — сердито приказал Безуглов и ударил Акима в плечо. — Там из тебя красную дурь выбьют!
Аким притворно заскулил.
— Не рассуждай, а то двину в зубы.
В полуосвещенном коридоре у дверей сидел на табурете солдат.
— Тут красный командёр сидит? — спросил казак, подойдя к солдату.
— Тут!
— Принимай еще одного командёра! Штабс-капитан приказал, завтра в расход пустим.
Солдат открыл дверь. Аким, волнуясь, переступил порог, а Безуглов, как ни в чем не бывало, повернулся и направился к выходу. Протянув часовым по папироске, попрощался:
— Счастливо оставаться, землячки!
Пройдя шагов двести, Безуглов остановился и прислушался — тишина. Тогда он возвратился. Услышав голоса часовых, он свернул в сторону и, обойдя школу со двора, притаился. Теперь Степан следил за двумя окнами, погруженными в землю и запорошенными снегом. «А вдруг я зря засадил парня? — думал он. — Загубят его юнкера. Вспомнит он меня перед смертью худым словом».
Прошло не то десять, не то пятнадцать томительных минут, но казаку они показались вечностью. И он снова подумал: «Нет, не погибнет парень. Сам взорвусь, а его спасу».
В одном из подвальных окон зажегся тусклый огонек. Вот он разгорелся и тут же погас. Это был условный сигнал. Безуглов успел холодной, почти одеревеневшей от мороза рукой зажать самому себе рот — иначе он крикнул бы от нахлынувшей радости. Достав из кармана две гранаты, он размахнулся и бросил их одну за другой в здание. В ночной тишине раздались два гулких взрыва. Не теряя времени, Степан подскочил к окну, где с минуту назад вспыхнул огонек, и сильным ударом сапога высадил раму.
— Аким! — крикнул он. — Я здесь!
— Тяни! — раздалось из подвала.
Упершись плечом в стену, Безуглов протянул руку и в темноте ухватился за полу шинели.
— Лазо, ты? — спросил Степан.
— Безуглов?
— Я, товарищ Лазо! Бежим!
И все трое скрылись в темноте ночи.
Ветер, разрывая тучи, гнал их за Ангару. В синие просветы выглянуло солнце. Свежий снег засверкал искристой чешуей, побелевшие деревья опустили ветви.
В комнате, в которой происходило совещание, снова собрались командиры дружин. Мягко ступая в валенках, просушенных заботливым Безугловым, вошел Лазо. Небритое лицо старило его, но в глазах светились задорные огоньки. Пробежав взглядом по рядам, он спросил: