Командующий фронтом
Шрифт:
Семибратов отпил глоток воды и пришел в себя.
— Как самочувствие, Алексей Алексеевич? — спросил Лазо.
— Надо бежать обратно на телеграф. Петроград предупредил, что передаст решение съезда о сформировании нового правительства и декреты о мире и земле.
В эту минуту в комнату вбежал Степан Безуглов. Кубанка у него сползла на затылок.
— Что, казак? — удивился Семибратов. — Я ведь сказал тебе не уходить.
— Читай, товарищ Лазо, — произнес Степан и протянул ему телеграмму. — На телеграфе сказывали, очень важная.
Лазо пробежал глазами депешу и громко
— Сформировано Советское правительство — Совет Народных Комиссаров. Председателем Совнаркома избран Владимир Ильич Ульянов-Ленин.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Полковник Толстов, забившись в угол теплушки, никем не узнанный доехал до Иркутска. Только на самой станции его задержал патруль.
— Документик! — развязно предложил ему юный прапорщик, небрежно помахивая перед носом перчаткой.
— Я начальник Красноярского гарнизона полковник Толстов.
Прапорщик звякнул шпорами и приложил руку к козырьку.
— Попрошу документ!
Толстов потянулся к карману, но вспомнил, что паспорт на чужое имя, и решил ничего не показывать.
— Ну! — коротко напомнил прапорщик.
Толстов шагнул вперед, но вслед раздался настойчивый голос прапорщика:
— Задержать и допросить!
Толстова увели к коменданту станции. Молча он вошел в помещение, но, встретившись с комендантом, дал волю своему строптивому характеру: грозил гауптвахтой, военно-полевым судом. Комендант был неумолим.
— У вас паспорт на имя адвоката Лабинского, а вы выдаете себя за полковника Толстова.
— Если не верите, запросите начальника местного гарнизона полковника Никитина.
Комендант долго вертел телефонную ручку, дул в трубку и непрерывно кричал: «Алло, алло!» Ему наконец ответили. Комендант доложил о задержанном и стал дожидаться ответа. Закончив разговор, он вежливо предложил Толстову:
— Садитесь, пожалуйста, сейчас прибудет адъютант начальника гарнизона.
Через час Толстова освободили. Ему отвели на Шелашниковской улице кабинет начальника кадетского корпуса, и он принялся за изучение плана города. Никитин поручил ему сформировать из юнкеров и прапорщиков трех школ несколько батальонов. Только через полтора месяца ему с трудом удалось сколотить два неполных батальона. Теперь он часто размышлял над тем, как захватить Белый дом, в котором раньше находилась резиденция генерал-губернатора, а ныне ЦИК Советов Сибири — Центросибирь.
— Господин полковник, — оторвал его от работы вошедший в комнату начальник штаба, — округ сообщил, что казачья сотня передана в ваше распоряжение.
— Прекрасная новость! — заметил Толстов. — С одной этой сотней я захвачу главарей ЦИКа и наведу порядок.
Поздно ночью он лег на диванчик, обитый черной холодной клеенкой, укрылся гадаловским полушубком и уснул.
На рассвете его разбудили ружейные выстрелы. В комнату вбежал дежуривший по штабу юнкер с заспанным лицом и испуганно произнес:
— Ваше высокоблагородие, красные нас окружают.
Толстов от страха долго надевал полушубок, не попадая рукой в рукав. Выглянув в окно, он увидел
— Через сад можно уйти? — спросил он юнкера.
— Сейчас посмотрю.
Возвратившись, юнкер сообщил:
— В саду тихо… Идемте!
Толстов на цыпочках поспешил за юнкером.
Сергей Лебедев, однофамилец Ады, считался опытным наборщиком и печатником, но военного дела не знал. Отпечатать листовку и обвести хозяина вокруг пальца ему ничего не стоило. Подпольному большевистскому комитету он приносил большую пользу.
В восемнадцатом году иркутским рабочим нелегко было бороться в Советах с меньшевиками и эсерами. Борьба была острой, напряженной, лихорадочной. Для всех было ясно: кто окажется сильней, тот победит. Победа добывалась не увещеваниями, а силой оружия. Эсерам и меньшевикам помогали юнкера и переодетые белогвардейские офицеры. Они хорошо стреляли из винтовок и пулеметов. Военные гарнизоны подчинялись офицерам, а те не помышляли о помощи Советам.
В эти трудные для республики дни партия бросила клич: «Пролетарий, возьми винтовку в руки!»
В отряды потянулись металлисты, железнодорожники, кожевники, булочники, шахтеры каменноугольных копей Черемхова, рабочие с байкальской переправы в Лиственничном.
Трудная задача досталась Сергею Лебедеву: сформировать красногвардейские отряды и обучить их военному делу — так решил ревком. Особенно настаивал на этом бывший городской фонарщик. Так звали иркутяне худощавого, очень высокого, с молчаливо-напряженным лицом Павла Постышева. С утра до позднего вечера он шагал по улицам со спасательным поясом и железными когтями, переброшенными через плечо, взбирался на столбы, проверял крепление на фарфоровых изоляторах, сцеплял провода. И вдруг этот фонарщик, который никогда никого не задевал, не бранился, не клял свою судьбу, оказался среди правителей города.
Четыре месяца Лебедев с помощью двух прапорщиков, перешедших на сторону красных, обучал красногвардейцев. Наступил день, когда городской комитет партии и ревком поручили Постышеву сделать смотр отрядам. Волновался он без меры, волновался и Лебедев. Тому хотелось, чтобы смотр удался на славу и труды его не пошли, как он говорил, в стружку, а Постышев не без гордости сказал Лебедеву:
— Мог ли я, иркутский фонарщик, думать, что мне придется принимать парад пролетарских войск, приветствовать бойцов, которые еще не так давно стояли за станком.
— Но ведь ты мечтал об этом, Павел Петрович, и не раз сам говорил мне.
— Было такое.
— Вот и претворились мечты в действительность.
Смотр состоялся. Постышев с любовью смотрел на подтянутых красногвардейцев, одетых как попало. И винтовки у кого на ремне, у кого на бечевке. Но на душе радостно: как-никак, а своя армия, пусть маленькая, крохотная, но она знает, за что борется.
— Здравствуйте, товарищи красногвардейцы! — отчетливо, стараясь по-военному чеканить слова, поздоровался Постышев.