Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]
Шрифт:
Пудовочкин отдёрнул сторожа от окна.
— А это, хрыч, чтоб фамилие не путал! — шлёпнул старика левой ладонью по уху. У того из носу брызнула кровь. Свалился на месте.
30
Несколько человек лежат за большим надгробным камнем.
— Как хотите, господа, а жечь избу нельзя! — прочувствованно сказал Усольщиков.
Поручик смотрел с досадой:
— Атаковать? Он ещё не менее двоих подстрелит, швырнёт
стариков всё равно убьёт! Надо стрелять по окнам, под прикрытием огня — к домику. Бросить на него факела. Как военный заявляю: иначе никак!
— Э-эх, — тяжело вздохнул Усольщиков, — был бы жив капитан Толубинов, сказал бы, что делать: и как военный, и как русский человек.
Поручик в ярости привстал с земли:
— А я не р-русский?
— Русский, господин Кумоваев, безвинных живьём не пожжёт! Да прилягте вы! — Дюжий купец с силой придавил поручика к земле.
Тот поперхнулся злым смехом:
— А как же Пудовочкин? Тоже нерусский? Или, скажете, не жёг ещё безвинных, а только… к-хм, шлёпал?
— Русский он. И большинство его отрядников — тоже. Я не возражаю. Но они — про–оклятые! Они отдалися, они — потерянные. Это уметь надо пости–игнуть, тут — тайна…
— Ах, тайна! — Олег Кумоваев отвернулся.
Усольщиков, остыв, предложил мирным тоном:
— А не отпустить его к лешему? Взамен стариков?
— Как это исполнить? — сдерживаясь, спросил поручик.
— Пусть берёт сторожа с женой, идёт с ними к лесу. Мы будем приглядывать с отдаленья. У леса подойду к нему безоружный, с конём: скачи, подлец!
— Ускачет! — офицер усмехнулся. — А на прощанье вас и стариков пристрелит.
— Совершенно-с так оно и будет, — заверил Василий Уваровский.
— Ах, цар–рица немецкая, яп–понский городовой! — смятенно воскликнул
Усольщиков. — Ну не может того быть, чтобы нельзя было не жечь стариков!
Поручик старался придать лицу безразличие.
— Вам угодно выставлять меня извергом, а я вам объясняю: как только они попали ему в руки, они — уже мёртвые. Мы ничем не можем им помочь, как не можем воскресить тех, кого он убил раньше!
— Вот что, господа, — произнёс до того молчавший Бутуйсов, — предложу–ка я себя в заложники. Знаю, знаю, что вы скажете: он и меня возьмёт, и их не отпустит. Ну и пусть! Пронесу револьвер или хоть ножичек, улучу момент — и…
— Никогда-с! — возразил Уваровский. — Он вас без поднятых рук не подпустит. А как войдёте — обыщет.
— Если уж так, — энергично заявил Усольщиков, — то лучше я пойду! Всё ж таки, Борис Алексеич, — с дружественной мягкостью обращался он к бывшему приставу, — я немного помоложе и посильнее вас.
Подполз на четвереньках доктор Зверянский.
— Раненых перевязал, — сообщил он, — их домой унесли. А несчастному
Ему объяснили. Доктора тотчас объяло воодушевление:
— Пойду я! От моего постояльца–комиссара, господа, я знаю: этот мерзавец охотно показывается врачам, беспокоится о здоровье.
— Пойдёте — и что? — спросил поручик с тоскливой иронией.
— Дам ему пилюлю, отвлеку его, а тут вы подберётесь…
— Шутка-с! — обронил Уваровский. — Не станет он сейчас брать пилюли-с. Не то время.
Остальные поддержали приказчика.
— Но другому он тем более не доверится! — доктор вдруг вскочил на могильный холмик, встал во весь рост: — Господин Пудовочкин! Я — врач! Вам нужен врач?
Пудовочкин мгновенно навёл винтовку.
31
Каждое движение правой руки стоило боли. Он прицеливался, скрипя зубами. Боль пульсировала под мышкой, отдавалась в локтевой сустав.
— Впустите меня! — крикнул Зверянский.
Раненый убрал палец со спускового крючка.
— Идите сюда, доктор! Советская власть вам зачтёт.
Зверянский подхватил чемоданчик с инструментами, неторопливо направился к домику. Левая рука согнута, кисть поднята на уровень головы; доктор, улыбаясь, показывает окошку растопыренные пальцы.
Усольщиков, лёжа за могилой, перекрестил его в спину, пробормотал:
— И немолод, и — врач, а — сорвиголова! О-ох, болит душенька…
— Это называется: потери растут! — бросил поручик.
Впустив Зверянского, заперев дверь, гигант указал стволом пистолета на чемоданчик:
— Покажьте саквояжик.
Глянув в него, скользнул к одному окошку, к другому. Понаблюдав, повернулся к доктору. Тот стоял, подняв мускулистые руки, кряжистый,
гладко выбритый, тугощёкий. «А как в клетку к тигру входят… — мелькали мысли, — или на войне изо дня в день — вставай и иди: под пули, на колючую проволоку, на штыки, под сабли конников…»
— Дрожите, — умилился Пудовочкин. Левой ручищей похлопал доктора по карманам.
«Какие ангельски чистые глаза! — с ужасом подумал тот. — Какое добродушие! Хоть в няньки к младенцу нанимай».
— По имени–отчеству как будете?
Зверянский ответил. Спросил, нельзя ли опустить руки?
— Угу.
Доктор глубоко вздохнул, чтобы не так учащённо вздымалась грудь. Огляделся в тесной низкой избе. Ярулкин сидел на лавке у стены; глаза полузакрыты, под носом и на подбородке запеклась кровь. Рядом, поставив ноги на пол, лежала боком на лавке его жена, молча следила за пришельцами. Пудовочкин, посматривая в окно, спросил доктора: