Комедия положений
Шрифт:
Самое волнующее начиналось в тот момент, когда я ставила ведро с обойным клеем посреди разгромленной комнаты: стены ободраны, мебель сдвинута к середине помещения. Мы приступали к оклейке обоев на наших кривых стенах.
Хорошо, если обои были в цветочек, тогда перекосы были не видны, и можно было без усилий миновать углы, но если обои имели геометрический рисунок или были просто вертикально-полосатыми, тогда всё, тушите свет, наклеить такие обои на наши стены, особенно на углы, было невероятно трудно. В каждом из четырех углов мы вспоминали с
– И что другой, что другой? Точно так же всё и было. В чужих руках...
В свой первый ремонт после въезда мы отчаянно переругивались вдвоем, потом, когда подрос Сережка, втроем.
Сергей кричал, что он и разговаривать с нами больше не будет, не то, чтобы вместе что-нибудь делать; уходил в комнату, где не было ремонта, ложился на кровать носом к стенке и молча лежал, переживал, а я кричала, что при любых трудностях он позорно капитулирует, а потатчик Алешка встревал в воспитательный процесс, заявлял, что я всех стоптала, и махонького нашего тоже.
– А кто будет жить в этих изуродованных комнатах? Я одна, что ли?
Катя в наших разборках не участвовала. Еще при обдирании обоев она иногда присутствовала, а потом смывалась подальше от греха: уходила на кухню и готовила скандалистам -работягам обед. Двери на кухню Катерина плотно закрывала.
Вчера проводили бабушку Любу. На обратном пути заехали в магазин спорт, купили новое седло для Орленка за 5.50. У меня Ласточка, дамский орленок. Вечор мама выкинула все мои детали, а я собирался собирать ЦМУ - Цветомузыкальную установку.
Мама выкинула нужные детали, и бедный сын не может заняться полезным и интересным делом - спаять установку. На пути сына к прогрессу и совершенству стала мать - темная отсталая личность.
Внесем через полтора десятка лет ясность в это скандальное дело.
Я месяца три его увлечения радиотехникой терпела такое, что не всякая женщина и вынесет. Радиодетали добывались со старых радиоприемников и их частей, которые приносились с ближайшей помойки. Всё это валялось на обеденном, вернее единственном столе в проходной комнате. Своего стола у Сергея не было, он учился за обеденным, который, правда, накрывали только для гостей.
На все мои просьбы навести порядок, Сережка только мычал в ответ, занятый распаиванием, запаиванием и еще черт знает чем. Доконал меня ободранный, с зияющей раной на боку, откуда открывался вид на его внутренности, старый радиоприемник, какой-то особенно грязный, принесенный Акингиновым подарочек с помойки.
Я последние месяцы жила в ощущении, что пребываю на свалке, и приемник переполнил чашу моего отнюдь не ангельского терпения. Я схватила газету, сгребла в нее всё
Сережка наблюдал за моими действиями молча, как за разбушевавшейся стихией. Впрочем, он молчал и тогда, когда я ежедневно в течение двух месяцев просила его убрать хлам со стола.
– Во всех воспитательных книжках пишут, что не надо стеснять творчество детей, - кричала я, смахивая детали со стола.
– Ну а если я не могу жить на свалке, которую устраивает мой сын? Я тоже живой человек и член семьи.
Спустя два часа, успокоившись, я сказала устыжено Кате:
– Зря, я, наверное, так погорячилась и все детали Сережкины выбросила.
– А иначе ты бы его ничем не проняла, - спокойно сказала дочь.
– Выбора у тебя не было.
На другой день я принесла с работы Сережке радиодетали по списку, который он мне написал. Сережка стал склеивать комодики из спичечных коробков и прятать в них детали. Теперь они были даже пронумерованы и надписаны. Урок не прошел даром.
ЦМУ я собрал. Теперь хотел собрать её так, чтобы она работала от звука, но нет нужных транзисторов.
Нужно поздравить К с днем рождения. Я всё думаю - как?
Весь седьмой класс Сережка продолжал болеть. Тяжи в легких у него прошли, кашель тоже, но ангины и ОРЗ мучили его по-прежнему.
Я даже клала его в нашу больницу на обследование на неделю, но у него ничего не нашли, кроме огромных гланд. Лежал он зимой, и оголодал там страшно. Восемь человек в палате, и еды на всех не напасешься, а им даже котлетки на второе не давали: постный суп и макароны.
Приходилось носить вареных кур, от целой курицы Сергушу доставалась одна нога.
Гланды оперировать не советовала Симонова, всё говорила, что это может вызвать гормональные изменения, которые потом на потенции скажутся.
И я боролась с бесконечными Сережкиными болезнями, боролась в одиночку, так как Сережке, казалось, было всё равно, дома ли он с соплями, или в школе без них.
Весной врач ухо-горло нос назначила ему процедуры: куф на горло и нос. Ходить у нас далеко, транспорта не было, и Сережка ездил в поликлинику на велосипеде. Я знала, как он катается на велосипеде, гонит изо всех сил, потеет, и оттого заболевает.
И строго настрого запретила ему ездить на велосипеде.
Отец однажды ниппели снял и спрятал и три дня Сережка ходил за отцом и ныл:
– Скажи где ниппели? Где нипели...
И получал в ответ краткое:
– Не знаю.
И через минуту снова:
– Ну, скажи, где нипели, где нипели...
А потом я не выдержала этой упорной переклички двух похожих людей: упорно, на одной ноте целыми днями один просит, другой отказывает, но никак не аргументирует отказы, не тратит слов, не убеждает и не обрывает резко, мол будешь просить, поколочу.