Комедия положений

Криминская Зоя Карловна

И освободившейся правой рукой он хлопает в воздухе по воображаемой заднице.

Я не дрогнув, дожевываю бутерброд. Длинная пауза.

Вдруг какая-то мысль появляется в глазах мужа. Он напрягается, хмурит брови и говорит:

– А тебя, что, щиплют?

Я сразу вспоминаю Сашку М. хлопающего меня с размаху по плечу в качестве одобрения.

– Да вроде нет, - небрежно бросаю я, так, чтобы какие-то сомнения у мужа остались, и бегу одеваться.

Валера заходит к нам вечерами, подолгу сидит у Кати. Дверь они прикрывают. Собирая на ужин,

кричу им насмешливо:

– Заканчивайте делать то, что вы делаете, идемте ужинать.

Они не идут, а я повторно не зову. Мы ужинаем втроем, а через некоторое время на кухне слышно шебуршание: Катеринка с Валерой что-то жуют.

– Твои родители думают, наверное, что я только жрать сюда хожу?
– передала мне Катя слова своего приятеля.

– Да мои родители счастливы были бы так думать, - ответила за нас дочка.

Она была недалеко от истины.

Укладываясь спать, Алешка вздыхает:

– И что Валера так долго сидит у Кати, что они делают?

– Ну что они могут делать при незапертой двери, когда Сережка в любой момент может зайти с инспекторским осмотром? Ничего они не делают в таких условиях, - успокаиваю я мужа.

Хлопнула дверь, я взглядываю на часы: полдвенадцатого. Темнота, холод. Сильный ветер, но всё это ерунда. Главное, Валерка здесь чужой, физтех, подловят, надают по шее просто так, за то, что рожа не понравилась...

Предложить просто переночевать в Сережкиной комнате на раскладушке я тоже не могу: вдруг приятель дочери подумает, что я залавливаю его в зятья.

На другой день спрашиваю у Кати:

– Как Валера добрался вчера вечером до общаги?

– Не знаю, - беспечно отвечает мне дочка, - он мне не звонил.

Когда они гуляют вне дома, я вечерами поглядываю в окошко: жду, когда дочка вернется, заодно наблюдаю, как они расстаются. Расстаются сухо, дочка махнет ручкой в варежке, и уходит.

После замужества дочь мне скажет:

– Думаешь, мама, мы что, не знали, что ты глазеешь в окошко? Мы целовались за углом.

Проходит осень, приближается новый год. Кажется, мы встречали его у Григорьевых, помню, что едем первого в пять утра электричке из Филей, меня бьет озноб, но мне легче, пока все пили и болтали, я успела промыть желудок.

1989 год. Ангина. Победы на физической олимпиаде

На каждый из 11 описываемых лет жизни у меня открыт файл. Я не пишу подробно год за годом, так, как это читается. Нет, я вспоминаю какой-нибудь эпизод из жизни и записываю его в файл того года, когда оно произошло, потом всплывает что-то другое, и оказывается, что первое событие я записала не туда, хронология нарушилась. Я возвращаюсь, вырезаю кусок текста, чтобы перенести его на место. Иногда я вспоминаю много событий, и пишу краткий обзор. Этот обзор находится у меня напоминающей шапочкой перед текстом, и когда всё опишу, то шапочку убираю, и год вчерне закончен, но потом ещё что-то вспоминается, и если не войдет органически в текст, тогда я оставляю всплывшее до лучших времен.

А сейчас, после полутора лет работы я открываю файл 1989 года, а там пусто, и становится страшно, целый год жизни

исчез из памяти.

1989, что же там было? Конкретное, явное. Мы работали, дети учились, Катя в институте, Сережка в школе, и тут вспоминается, март, я в санатории, Катина болезнь, пожар на кухне, последняя поездка Сережки с отцом в Лысьву, и год засветился, картинки событий замелькали перед глазами. Уф, пошло, не пропал, не выпал год жизни из памяти, что-то да осталось.

Да и дневник остался, пара записей в нем есть.

Много лет подряд, в шестом, седьмом восьмом, девятом классах, как только в декабре начиналась эпидемия вирусного гриппа, косившего всех без разбору, так как битком набитый общественный транспорт способствовал распространению заболевания, так вот Катеринка падала каждый год с температурой 39, болела дней десять, часто на новый год, но потом поднималась. Иногда заболевали и остальные члены семьи..

В девятом классе, Катя, как и сейчас, заболела ближе к весне, и врач, наша участковая из взрослой поликлиники, потребовала через день прийти к ней на прием. Я была на работе, не сумела помешать этому, и дисциплинированная Катеринка, у которой ещё вечером была температура, утром пошла в поликлинику, отстояла там два часа, и упала в обморок. Простоять два часа в душном, без всякой вентиляции коридоре нашей новой, огромной, но совершенно бестолково организованной поликлиники тяжкое испытание даже для здорового человека, что уж говорить о больных.

Катю затащила в кабинет (уже без всякой очереди) ее знакомая девочка. Поднялся шум, пришла главврач разбираться.

А что тут разбираться? Врач приходит в понедельник по вызову, а в среду надо идти к ней на прием, а можно за два дня выздороветь?

И в этом году, уставшая от учебы и утомительных поездок в университет, Катя рассыпалась надолго. Две недели она провалялась, утром всё нормально, а к вечеру 38,5. А когда температура на один день спала, Катя побежала звонить подружке, выяснять что она пропустила и слегла уже снова, с ангиной, как результат осложнения после гриппа.

Все горло обметало гноем, температура 39, назначенное Фомкиной (наша участковая) лечение не помогало и я вызвала скорую.

Скорая отвезла нас к ухо-горло-носу. Мы прошли мимо огромной, провожающей нас косыми взглядами очереди. Врач посмотрела горло и сказала:

– Я только в теории я знала, что бывает фолликулярная ангина языковых миндалин, но никогда такого не видела, нужны антибиотики, надо класть в стационар.

Но Катя не хотела в больницу, и я повела ее обратно. Девчонка вся в жару, шла как пьяная и вдруг сказала мне:

– Я не дойду.

Я отчаянно голосовала каждой проходящей машине, но никто нас не подбирал.

Светло-голубой рафик проскочил мимо нас и остановился на углу улицы Павлова и Дирижабельной на светофоре.

Я подскочила к машине, открыла дверь, залезла сама, затащила Катю и сказала шоферу:

– Подвези ты нас ради бога, я заплачу. Дочка больна, у нее высокая температура, она дойти никак не может.

Шофер посмотрел на нас и промолчал. Остановился на углу, где попросила, взял деньги и мы вышли.