Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса

Гесс Рудольф

Но как же заключение действовало на евреев, которые с 1942 составляли основную часть заключенных Освенцима? Как вели себя они?

Евреи содержались в КЛ с самого начала. Поэтому я достаточно хорошо познакомился с ними еще в Дахау. Евреи тогдашнего времени ещё имели возможность выехать, если какое-нибудь иностранное государство давало им разрешение на въезд. То есть их пребывание [в лагере] было только вопросом времени, и, соответственно, денег и иностранных связей. Многие в течение нескольких недель добывали необходимые визы и так смогли избежать ареста. Остаться в лагере пришлось лишь осквернителям расы или евреям, которые в системное время занимались особенно активной политической деятельностью. Те, которые имели надежду выехать, думали лишь о том, чтобы их жизнь в заключении протекала «без осложнений». Они прилежно работали, насколько были к этому способны — ведь большинство из них было непривычно к любому физическому труду — держались по возможности тихо, старательно выполняли свои обязанности. Евреям в Дахау приходилось нелегко. Они должны были делать нелегкую для них физическую работу в гравийном карьере. Благодаря Айке и «Штюрмеру», который вывешивался во всех казармах и кантинах, охрана присматривала за ними особенно сурово. Как «осквернители немецкой расы», они подвергались особым гонениям, в том числе и со стороны солагерников-заключенных. Поскольку в шутцхафтлагере «Штюрмер» тоже вывешивали на стендах, его влияние сказывалось даже на заключенных, прежде не бывших антисемитами. Евреи сопротивлялись этому типично по-еврейски: путем подкупа солагерников. Все они имели достаточные суммы денег и поэтому могли купить в кантине всё, что

только хотели. Поэтому среди заключенных, не имевших денег, они находили достаточно добровольцев, готовых за курево, сладости, колбасу и т. п. оказать им встречные услуги: так капо предоставляли им легкую работу, а заключенные, работавшие в санчасти, помещали их туда. Один еврей, чтобы попасть в санчасть, даже сумел за пачку сигарет уговорить одного заключенного-санитара, сорвать ему ногти с больших пальцев ног. Но большего всего евреев притесняли их собственные соплеменники, будь то десятники или старосты. Особенно отличался этим один блокэльтесте по фамилии Эшен.

Позже, будучи втянутым в одну гомосексуальную историю, он испугался наказания и повесился. Этот блокэльтесте истязал других не только физически, всякого рода придирками, но прежде всего психически. Он постоянно давил на них, подстрекал их к нарушениям лагерного распорядка, подстраивал нападения заключенных друг на друга и на лагерный актив, чтобы тем самым получать поводы для донесений о наказаниях, но не предъявлять их, а с их помощью всегда держать других заключенных под угрозой такого предъявления. Он был воплощением «злодея» — человек, рабски угодливый по отношению к эсэсовцам и готовый совершить любую подлость против своих солагерников, своих соплеменников. Я несколько раз пытался снять его с должности. Но сделать это было невозможно. Айке лично приказывал оставить его.

Айке специально для евреев придумал одно коллективное наказание. Когда в мире стартовала очередная лживая кампания против КЛ, евреям пришлось в течение целого месяца или даже квартала оставаться в постелях. Встать и выйти из барака они могли только для приема пищи и на перекличку. Помещения не проветривались, окна были закрыты. Это было суровое наказание, особенно его психическая сторона. Из-за этого принудительного лежания они стали настолько нервными и раздражительными, что один уже не мог видеть другого, не мог выносить его присутствия. Происходили страшные драки. Айке считал, что виновниками кампании были вышедшие из Дахау евреи, поэтому как следует наказать за это следовало всех евреев.

Здесь я должен заметить, что всегда отвергал антисемитский еженедельник «Штюрмер» Штрайхера за его отвратительное содержание, обращенное к самым низким инстинктам. Сюда же надо отнести его выпячивание сексуальности зачастую развратно-порнографического сорта. Эта газетенка принесла много зла, она не содействовала серьезному антисемитизму, но, напротив, вредила ему. Нет ничего удивительного в том, что после краха выяснилось: один еврей редактировал эту газету и писал самые яростные статьи [103] . Как фанатичный национал-социалист я был убежден в том, что наша идея, приспособленная к своеобразию народов всех стран, найдет к ним доступ и постепенно восторжествует. Тем самым будет также устранено засилье еврейства. Ведь во всем мире антисемитизм не нов. Он всегда становится очевидным, когда евреи слишком сильно прорываются во власть, когда их враждебные стремления становятся явными для общественности. Но на мой взгляд, антисемитизму служат не бешеной травлей, как это делал «Штюрмер». Желая добиться духовной победы над еврейством, следует использовать лучшее оружие. Я считал, что лучшие, главные силы нашей идеи пробьются сами. В то, что предпринятое Айке коллективное наказание поможет справиться с потоком лживых известий о зверствах, я нисколько не верил. Распространение измышлений о совершаемых зверствах продолжилась даже после того, как из-за него были расстреляны сотни, даже тысячи. Тогда я считал справедливым, что за кампанию лжи наказывают евреев, которых мы держали в руках.

103

103 Неизвестно, чем Гесс обосновал это заявление. Никаких документальных свидетельств тому найдено не было.

В ноябре 1938 наступила разыгранная Геббельсом «Хрустальная ночь». По всему рейху в наказание за то, что в Париже евреем был застрелен фон Рат, разрушали еврейские магазины или хотя бы били в них стекла, повсюду в синагогах возникали пожары, при том что пожарным командам мешали их тушить. Все евреи, которые играли какие-то роли в торговле, промышленности и деловой жизни, были арестованы и отправлены в КЛ «для их защиты от народного гнева». Тогда я смог ознакомиться с ними в массе. До этого Заксенхаузен был почти свободен от евреев — и вдруг случилось их нашествие. До этого в Заксенхаузене понятие «подкуп» было практически неизвестно. А сейчас подкупов стало навалом, всех видов. «Зелёные» [уголовники] радостно встретили евреев как объект эксплуатации. Следовало запретить евреям иметь деньги, потому что иначе в лагере начались бы не поддающиеся контролю беспорядки. Они вредили друг другу где только могли. Каждый стремился получить тёпленькое местечко. Чтобы уклониться от работы, они, с попустительства сговорчивых капо, даже сами создавали себе всё новые должности. Чтобы добыть спокойные места, они не боялись устранять своих солагерников с помощью ложных доносов. Как только они становились «кем-то», они принимались безжалостно и подло травить и мучить своих соплеменников. Тут они во всём превосходили «зелёных». Многие евреи, впав в отчаяние от их поведения, и чтобы избавиться от мук, бросались на проволоку, совершали попытки побега, чтобы их застрелили, вешались. Комендант докладывал Айке о множестве таких инцидентов. На это Айке отвечал: «Не вмешивайтесь, евреи должны сами пожирать друг друга».

Я хотел бы здесь подчеркнуть, что лично не испытывал к евреям ненависти, хотя они были врагами нашего народа. Они были для меня такими же заключенными, как и все остальные, и обращаться с ними следовало так же. В этом я никогда не делал различий. Чувство ненависти вообще мне несвойственно. Но я знаю, что такое ненависть и как она проявляется. Я ее видел и сам ощущал на себе.

Когда РФСС внес поправки в свой приказ от 1941 об уничтожении всех без исключения евреев [104] , и после этого начали отбирать трудоспособных для работы на предприятиях оружейной промышленности, Освенцим стал еврейским лагерем, самым большим сборным еврейским лагерем, о каких прежде не было известно. В прежние годы арестованные евреи рассчитывали на то, что в один прекрасный день они освободятся, и это значительно облегчало их психические страдания, вызванные заключением. Но у евреев Освенцима подобных надежд уже не оставалось. Они все без исключения знали, что приговорены к смерти, что останутся в живых лишь до тех пор, пока смогут работать. И большинство не тешило себя надеждами на изменение своей мрачной участи. Они были фаталистами. Они терпеливо и равнодушно переносили тяготы и муки заключения. Невозможность избежать известного конца делала их психически совершенно безучастными к внешнему миру. Этот психический распад ускорял физический. У них больше не было воли к жизни, ничто их не волновало, малейшее телесное потрясение парализовало их. Они знали, что смерть рано или поздно неизбежна. Я настаиваю на том, что, — судя по моим наблюдениям, — высокая смертность евреев была не результатом для большинства тяжелой, непривычной работы, недостаточного питания, переполненности бараков и других неполадок и тягот лагерной жизни, но преимущественно и прежде всего результатом психического состояния. Ведь на других рабочих местах, в других лагерях, при более благоприятных общих условиях содержания смертность евреев была ненамного меньшей. Она всегда была относительно более высокой, чем смертность других заключенных. Во время моих инспекционных поездок в составе D-I [105] я об этом много узнал. У еврейских женщин это проявлялось намного сильнее. Они разрушались намного быстрее мужчин, хотя, по моим наблюдениям, женщины всё же, как психически, так и

физически намного выносливее и терпеливее мужчин. Сказанное выше верно для большинства, для массы еврейских заключенных. Иначе и более разнообразно ведут себя интеллектуалы, психически более сильные и волевые евреи, преимущественно из стран Запада. Они тоже, особенно врачи из их числа, совершенно отчетливо видели, что их гибель неизбежна. Но они надеялись, и рассчитывали на то, что счастливое стечение обстоятельств каким-то образом наступит, и их жизни будут спасены. Это было результатом их расчетов на поражение Германии, ведь они легче других поддавались вражеской пропаганде. Это они прежде всего стремились занять должность, которая выделила бы их из массы, дала им преимущества, защитила бы их от случайностей на пути к гибели, улучшила бы физические условия их жизни. Чтобы добиться такого в буквальном смысле слова «жизненно важного» положения, они использовали все свои способности и дарования. Чем лучше, чем желаннее было место, тем сильнее за него дрались. Никакой порядочности тут не было — в борьбе на карту ставили всё. Все средства были хороши, и никаким из средств не брезговали, чтобы добыть хорошее место или чтобы удержать его. Побеждали самые бессовестные. Я то и дело слышал о схватках за преобладание. С интригами и методами борьбы за хорошие места между разными «цветами» и политическими группами я ознакомился во многих лагерях. Но у евреев Освенцима я в этом отношении еще многому мог поучиться. «Нужда делает находчивым», а здесь речь шла практически о выживании.

104

104 См. об этом на стр. 153 и 176.

105

105 В ноябре 1943 Гесс был переведен с должности коменданта Освенцима в Главное административно-хозяйственное управление СС (WVHA), куда с апреля 1942 была включена Инспекция концлагерей (служба D). В службе D Гесс 10 ноября 1942 возглавил подразделение D-I (политический отдел); см. ниже с. 130 и далее, а также N"urnbg. Dok. NG-4805.

Но снова и снова заключенных, воцарившихся на хороших местах, вдруг становилось меньше, они медленно погибали, когда узнавали о гибели ближайших родственников. Происходило это без явных причин вроде болезней или плохих бытовых условий. В целом евреи имеют сильные родственные чувства. Из-за смерти ближайшего родственника их собственные жизни казались им недостойными продолжения, недостаточно ценными, чтобы за них бороться. Видел я и нечто прямо противоположное — во время акций по уничтожению, но об этом позже.

Всё, сказанное выше, распространяется и на заключённых-женщин разных контингентов. Только для женщин всё было гораздо сложнее, всё их сильнее угнетало и ранило, потому что в целом условия жизни в женских лагерях были несравненно тяжелее. Жили они гораздо теснее, санитарные и гигиенические условия у них были значительно хуже. Из-за губительной переполненности и последствий этого в женских лагерях никогда нельзя было добиться настоящего порядка [106] . Там было гораздо теснее, чем у мужчин. Когда женщины опускались до нулевой точки, они опускались абсолютно. Подобно совершенно безвольным призракам, они бродили по лагерю, гонимые всеми, а потом однажды тихо умирали. «Зелёные» [= уголовницы] из числа женщин-заключённых были особого сорта. Думаю, в Равенсбрюке тогда действительно подыскали для Освенцима «лучших» [107] .

106

106 С середины 1942 созданное в Биркенау женское отделение концлагеря Освенцим стало центральным женским лагерем для немецких и ненемецких женщин-заключённых. Уже 10.7.1942 вышел циркуляр РСХА, который предписывал всем отделам гестапо, командованию, командирам и инспекторам зипо и СД впредь отправлять женщин-заключённых в женское отделение концлагеря Освенцим (Allg. Erlasssammlung des RSHA, 2 F VII a, S. 18).

107

107 29.9.1942 рейхсфюрер СС и шеф германской полиции приказал перевести содержавшихся в женском концлагере Равенсбрюк евреек в женское отделение концлагеря Освенцим с тем, чтобы Равенсбрюк стал «judenfrei» [букв.: «свободный от евреев» — Прим. пер.] См. циркулярное письмо рейхсфюрера от 2 октября 1942 (N"urnbg. Dok. NO-2524). Но еще раньше из Равенсбрюка в Освенцим перевели некоторое количество женщин-заключённых нееврейской национальности, прежде всего уголовниц и «асоциальных» — с тем, чтобы в созданном там женском лагере они приступили к службе в качестве женщин-капо.

Они далеко превосходили свои мужские аналоги — в закоренелости, низости, подлости и развращенности. В большинстве своем это были многократно судимые проститутки. Часто отвратительные бабы. Понятно, что эти чудовища обращали свою похоть на подчиненных им заключенных, но избежать этого было нельзя. РФСС счел их наиболее подходящими капо для евреек, когда в 1942 он побывал в Освенциме. Немногие из них умерли, разве что от заразных болезней. Они душевной боли не знали. Кровавая баня в Будах [108] всё ещё стоит у меня перед глазами. Не думаю, чтобы в такого изверга смог бы превратиться мужчина. «Зелёные» убивали французских евреек, рвали их на части, рубили топорами, душили — это было просто ужасно.

108

108 Возле деревни Буды, примерно в 8 км от шталага Освенцим, была размещена штрафная команда заключённых, используемая на прокладке канала к Висле. В этом штрафном подразделении, строго изолированном от лагеря, капо, набранные из уголовников, — как мужчины, так и женщины, — поддерживали кровавый, террористический режим; см.: Philip Friedmann: Auschwitz. — Buenos Aires 1952, S. 70.

Однако не все «зелёные» и «чёрные» были такими законченными тварями. Некоторые из них еще сохраняли сердце для своих солагерниц. Но они подвергались свирепым преследованиям со стороны вышеназванных товарок по «цвету». Большинству надзирательниц это было просто непонятно.

Отрадной противоположностью им были исследовательницы Библии, которых называли «библейские пчелы» или «библейские черви». К сожалению, их было слишком мало. Несмотря на их более или менее фанатичные взгляды, они пользовались большим спросом. Они прислуживали в многодетных эсэсовских семьях, в ресторане для эсэсовцев, даже в доме фюрера, а большинство их работало в сельском хозяйстве. Они были заняты на птицеферме в Харменже [109] и в различных усадьбах. Для них не требовалось ни надзора, ни часовых. Они прилежно и охотно выполняли свою работу, поскольку таков был завет Иеговы. В большинстве они были старыми немками, был представлен также ряд молодых голландок. В течение трех лет у меня дома работали две пожилые женщины. Моя жена часто говорила, что она сама не смогла бы позаботиться обо всем так хорошо, как они. Особенно трогательно они заботились обо всех детях, как о старших, так и о младших. Те тоже были привязаны к ним так, как если бы они были членами семьи. В первое время мы боялись, что они во имя Иеговы захотят спасти малышей. Но нет, этого они не делали. Они никогда не разговаривали с детьми о религии. При их фанатичных взглядах это было довольно удивительно. Среди них были также странные создания. Одна из них работала у офицера СС, и по глазам угадывала все его желания, но при этом принципиально отказывалась чистить его мундир, головной убор и сапоги — всё, что было связано с военной службой. Она даже не притрагивалась к этим предметам. В остальном же они были довольны своей участью. За свои страдания в неволе они надеялись вскоре получить в грядущем царстве хорошее место.

109

109 Одно из сельскохозяйственных предприятий в окрестностях концлагеря Освенцим, к работе на котором привлекали заключённых. Наряду с птицефермой, в Харменже находилась фабрика по переработке рыбы, работы на которой также осуществлялись заключёнными Освенцима (см. также Ph. Friedmann, там же, S. 64).