Комендант Транссиба
Шрифт:
«…на одну верховую лошадь иметь 24 подковы, 72 шипа, гвоздей подковных 1,6 килограмма из расчёта на год. Ключ для ввинчивания шипов один на вагон с лошадьми. Седло верховое или вьючное одно на год…»
«Утвердить флагом конвоя Сибирской Экспедиции батальонный флаг русской армии: три горизонтальные полосы, верхняя — белая, средняя — оранжевая, нижняя — чёрная. Иметь флаг в каждом поезде конвоя»
Транспозиция
— Так надо ведь наблюдать с высокого здания, я про это знаю, я же военный, хоть и прокурор, — мэр Екатеринбурга Нейман
Набоков покачал головой. Вместо ожидаемого здесь председателем Высшего Совета мощного союза уцелевших перед комендантом Сибирской Экспедиции была обыкновенная нерадостная картина. В Екатеринбурге сейчас проживало около десяти тысяч человек. Большинство на окраинах, у своих огородов. Жили бедно, можно сказать, существовали. Но это не его забота. Завтра Нейман с двумя наиболее уважаемыми горожанами отправится в Казань на одном из «Фантомасов». Пускай договариваются с президентом и другими начальниками. Главное сделано — екатеринбуржцы с большой охотой согласились присоединиться к Евразии. После февральского налёта, сильно перепугавшего их, они готовы были даже уехать отсюда.
Но Набокова, Никитина и Гилёва очень заинтересовали собаки, управляемые на расстоянии.
— Это случайно выяснилось, — Нейман наслаждался коньяком, как минимум сорокалетней выдержки. — У нас, что вполне естественно, несмотря ни на что, стали рождаться дети после катастрофы. И лет через пять — шесть заметили, что некоторые девочки разговаривают с собаками. А их, знаете, много развелось. Собак, я имею в виду.
Набоков кивнул. Одичавшие собаки, объевшись мертвечины, не боялись никого и ничего. Огромными стаями они заселили вымершие города и битвы с ними шли опасные, часто не на жизнь, а на смерть. Одна осада Ижевска чего стоила, вспомнить жутко.
— Мы, конечно, оборонялись от них, и побаивались, — Нейман с удовольствием просмаковал глоток коньяку. — А девочки смогли как-то договориться с ними. Это было поразительно. Причём, они могли общаться даже с теми из них, кого видели впервые. Понимаете? Не только те животные, что жили рядом, а приблудные. И тогда мы стали жить, не опасаясь собак. Они уходили, приходили. И как говорили девочки, можно было видеть их глазами. А что мне оставалось делать? И мне, и другим? Мы верили.
— А коршуны? — вошёл в разговор Никитин.
— А это мальчики, — Нейман поерзал в мягком кресле. — Наши мальчики, также родившиеся после катастрофы, могли говорить с птицами. Не со всеми, нет, что вы, не со всеми. Насколько я знаю, с коршунами, и с воронами.
— Вы не пытались их изучать? — Набоков налил себе в стакан брусничного чаю. — Почему так получилось, что стало причиной?
— Безусловно, — раскрасневшийся Нейман кивнул. — Конечно. У нас есть два таких, как бы, анахорета, что ли. Вот они ведут записи, дети с ними общаются. Хотя. Какие это сейчас дети. Они сами уже взрослые и у самих малыши появляются.
Нейман задумался, вспоминая.
— Транспозиция, — медленно выговорил он учёное слово. — Случайно узнали. У всех, и мальчиков, и девочек, тех, кто может общаться с животными, зеркально расположены органы. То есть сердце не слева, а справа. А печень, наоборот, не справа, а слева. Ну, и так далее. У нас примерно половина детей таких родилась и кстати, продолжают рождаться. Так вот, у многих из них такая способность проявилась.
Набоков, Никитин, Гилёв и сидевшая чуть в сторонке Львова переглянулись. Такие специалисты очень бы пригодились в походе на восток. Пусть в их способностях разбираются учёные, а командирам нужны их возможности.
— Вы тут отдыхайте, — Набоков поднялся. — А нам надо распоряжения по эшелонам отдать. Из-за встречи с вами мы задержимся здесь на неделю. Так что необходимо изменения в боевой распорядок службы внести.
— Конечно, конечно, не беспокойтесь, — Нейман ласково поглядел на две, ещё не початые бутылки с коньяком. — Я тут посижу, вас подожду. Всего хорошего вам. Командуйте на здоровье. А можно ещё сыра, лимончика и рыбки копчёной? Давненько я осетров не пробовал. Распорядитесь? Благодарю вас.
Пельмени всегда хорошо
После окончания утреннего осмотра сорока лошадей и пяти коров, помощник ветеринара Манжура пришёл в гости к Якову Седых. Старшина позвал поесть пельменей, налепленных собственноручно.
Лошадиный медик немного запутался в двухэтажных одинаковых купейных вагонах «Спальников», стоявших посреди конвоя. Подсказал ему дорогу к пельменям куривший на улице стрелок.
— Ты чего тут бродишь, ветеринар? — поинтересовался он. — Кобыла убежала?
— Да нет, — усмехнулся Манжура. — Седых ищу. Что-то запамятовал, где он проживает.
— Так он во втором «Спальнике», — стрелок махнул рукой направо. — Там весь ваш эскадрон обитает.
— Спасибо, — Манжура пошагал, куда указали.
В купе старшины сидели неразлучные пистолетчики и Сабиров. Хозяина не было.
— Пельмени свои варит, — пояснил Саня Орлов. — Садись, что стоишь. Чего это у тебя в сумке?
— Подарочек, — Никола вытащил из брезентовой авоськи литровую флягу и аккуратно положил её на столик. Осмотрелся: — Неплохо живёт пехота. Это у вас у каждого по купе?
Юсеф кивнул.
На двух верхних полках у Седых было свалено всё имущество — спальник, куртка, пакеты с чистым бельём, РПГ, два «Шмеля», какие-то фанерные коробки. На стенках купе висели бинокль, разгрузка, серо — зелёная кепка.
— Удобно, когда места много, — Манжура присел. — У меня меньше места, да мне и не надо.
— Мы тут вспоминали, кто где был, когда катастрофа случилась, — прогудел Сабиров. — Ты-то помнишь, Никола?
Тот вздохнул.
— У меня всё как отрезало, — он провёл рукой по голове. — Ничего нет в памяти. А ты где был?