Комендант Транссиба

Алин Павел

— Ну, я помню, конечно, компьютеры, — Вадим Степанович, улыбаясь, постучал пальцами по столу, изображая набор на клавиатуре. — Телефоны с наушниками дурацкими этими. Но я считал, что если что стёрлось, то уже навсегда.

— Это оказалось не так, — Кабанов снова протёр лысину. — И вот моя версия катастрофы. В мире было множество различных электронных приборов, и на них постоянно накапливалась информация. Причём, даже те из них, что пришли в негодность, всё равно что-то хранили. А что такое информация в компьютере? Это набор связанных между собой электромагнитных сигналов, импульсов. Они генерировались, обрабатывались и слой за слоем ложились в свои накопители. Во время так называемого

стирания они не распадались на исходные свои, первоначальные основы, из чего создавались. Да и стирания как такового не было. Было сжимание, что ли. Я так думаю. И вот, пришло время, когда эти электронные пружины разжались. И миллиарды приборов выбросили в один миг мощнейший электромагнитный импульс. Удар! Очевидно, что он попал в некий резонанс с излучениями, электромагнитными излучениями человеческого мозга и разрушил его. Сейчас на Земле всё успокоилось, только рации работают на лампах, да телефоны проводные. Вот и всё, что осталось от электроники. Связанные, скрученные, невидимые, неосязаемые сигналы наконец-то распались, но погубили большинство человечества. А что стало причиной этого неслышного взрыва, неизвестно. Ежедневно появлялись миллионы новых устройств, беспрестанно связывавших в виде упорядоченных импульсов информацию — в телефонах, утюгах, телевизорах и прочем. И она вспыхнула безвидно и погубила людей. Кстати, животные и растения не пострадали совсем. И появились новые тайны, которых не было раньше или просто не обращали на них внимания. Ваши и наши кинологи, необъяснимо даже для себя общающиеся с животными. Чудо — юды, везущие наши составы, и может, что-то ещё, о чём мы не знаем, или не обращаем внимания.

Главный врач конвоя Игорь Татаринов, любознательный, как настоящий доктор, не пропускал ни одного обсуждения в салоне «Головастика». Сейчас он вытащил из древней пластиковой папки ворох листов и положил их на полированный стол.

— Вот здесь данные обследования за последние одиннадцать лет, всех, кого смог осмотреть, — заявил он и замолчал, весело оглядывая народ.

— Ой, а вы врач? — оживилась девушка. — У меня что-то покалывает в боку, грызь какая-то. Посмотрите? А то у нас тётя Оля одна, санитарка бывшая, старенькая такая, ничего не понимает. Ешьте мёд, говорит, и будете здоровы.

Игорь Татаринов откашлялся, вздохнул и начал рыться в своих бумагах.

— Вот. Вот что установлено после анализирования и синтезирования сведений, полученных при обследовании, — он вытащил один лист, разграфленный в таблицу, и помахал им. — За последние годы ни у кого не зафиксирован диабет, туберкулёз, гепатит, что вовсе удивительно. Условия были сначала абсолютно антисанитарные, но никто не заболел этими заболеваниями! И самое поразительное — исчезли все и всяческие аллергии!!! Представляете?

Владислав Юрьевич посмотрел на него, на двух учёных, что-то вполголоса обсуждавших между собой, на неяркие огни бра, отражавшиеся на полировке стола, чашки с вареньем и булочками, на тёплые стены салона и неожиданно даже для себя жалобным голосом произнёс: — А можно, я с вами останусь?

Все замолчали. Собаковеды глянули на него недоумённо.

— С нами вас не возьмут. Путь неизвестен и опасен, — откашлялся биолог Лаврентьев. — А переехать в Пермь, где комфорта побольше и жизнь спокойнее, вполне возможно. Думаю, что пожилым людям стоит подумать об этом. Работы у нас хватает для всех, посильной и для людей в возрасте.

Анахорет заплакал. Он сидел, опустив голову, и слёзы капали на тёмные, заношенные до блеска брюки. Однако приступ быстро прошёл. Анахорет вытер глаза, извинился и разговор продолжился.

Решили завтра провести что-то вроде испытания. Собаковеды взглянут на то, что

держит поезда на весу глазами своих псов, кошек и птиц, пообщаются с волкодавами из конвоя, а пермские кинологи попробуют найти общий язык с местными собаками.

Молодая пара и анахореты уселись на свою телегу, запряжённую парой унылых лошадок, загрузили туда же кульки с подарками и отправились домой. По тёмным улицам Екатеринбурга они ездили без опаски, рядом с телегой бежала свора молчаливых разномастных псов.

Баррикада как преграда

— «Клумба», «Клумба», я «Центавр», приём!

— «Центавр», я «Клумба», слушаю вас!

— В Талице на путях два состава. Возле них люди. Как понял?

— Понял вас, «Центавр». Что за составы?

— «Клумба», в составах тепловозы впереди и сзади. Вагоны, платформы. На платформах три гусеничных машины, верх зачехлён. Похожи на зенитные комплексы «Шилка» или «Тунгуска».

— Осторожно с ними, «Центавр», «Юнкерс». Сбросьте вымпел.

— Понял, «Клумба». Конец связи.

Пара вертолётов, отблёскивая винтами на солнце, кружилась над станцией Талица в сотне километров западнее Тюмени. Редкая для промозглого марта ясная погода давала пилотам видимость «миллион на миллион».

На станции, возле двух обнаруженных составов, суетился народ. Они поглядывали в небо, выискивая вертолёты, и вскоре открыли по ним огонь из автоматов. Хорошо видимые полоски трассирующих пуль потянулись к вертушкам. Те сразу разошлись в стороны и поднялись ещё выше. Сброшенный вымпел с воззванием от президента Евразии о мире и дружбе подобрали и унесли в один из вагонов.

Вскоре пилот «Юнкерса» заметил, как от станции куда-то понёсся юркий уазик. Уйдя под солнце, чтобы уменьшить свою заметность, вертолёт пошёл за ним. «Центавр» остался возле Талицы, наматывая неспешные круги, и будоража обитателей неизвестных составов. Те даже бросились расчехлять свои боевые машины, но прекратили это занятие. Изредка пилоты замечали вспышки выстрелов, это кто-то настырный пытался попасть в них.

«Юнкерс», следуя за уазиком, лихо брызгавшему грязью из-под колёс, вышел на группу строений в лесу с тёмно — красными, хорошо видимых на фоне высоких сосен, крышами. Вертушка ушла в сторону, так как пилоты увидели, что уазик встал около одного из домов. Выждав минут пять, «Юнкерс» полого спикировал на посёлок, зайдя со стороны солнца. Из домов повыскакивали вооружённые люди и затеяли пальбу в его сторону.

— «Центавр», я «Юнкерс», приём!

— Слушаю тебя, «Юнкерс»!

— Здесь ещё одно гнездо. Кусаются.

— Понял тебя.

— «Центавр», «Юнкерс», я «Клумба». Приём!

— На связи «Центавр».

— Слушаю, «Юнкерс».

— Домой, домой. Уходите домой.

— Поняли тебя, «Клумба». Идём домой.

Через два часа Иона Заббаров докладывал Набокову данные воздушной разведки. Оба они пришли к выводу, что неизвестные составы, скорее всего, идут со стороны Омска.

— К нам они едут, — Набоков облокотился на стол, где лежала расстеленная карта. — Вот, мужики, смотрите, это наверняка те самые работорговцы. Двести километров до Екатеринбурга они за полдня пройдут. Это не спеша если. Что думаете?

Командиры поездов, выслушав Заббарова и Набокова, зашевелились. У коменданта конвоя собрались только боевые начальники. Тыловиков, медиков и учёных не было. Они занимались своими делами. Набоков считал, что чем меньше совещаний и всяческих сборов, тем лучше. Работать надо, а не митинговать, он старался всячески придерживаться этого лозунга, провозглашённого более ста лет назад товарищем Сталиным.

— Я предлагаю постоянно держать их под наблюдением, — комброн флагмана «Урал» Сева Курилович глянул на Заббарова.