КОМЕТА
Шрифт:
Он выпал головой вниз, свернув себе шею.
Во двор вбежали санитары с носилками и стали откачивать Кукинина.
(*фин. – Осторожно! Мины!)
АХ, ЛИЗА МАРКОВНА!
***
Клавдий Давыдович Русских, был человеком робким, а потому – интеллигентным и скромным.
Вот, если бы он родился в «нужном месте» и в «нужное время»,
В общем, был он беден, и одинок. А о Лизе Марковне ходили весьма воодушевляющие слухи.
Поговаривали, будто бы она, будучи женщиной доброй и «в летах», не отказывает никому.
И, набравшись храбрости, Клавдий Давыдович, наконец, решился.
Он стоял перед дверью в её квартиру и, замерев, прислушивался. За дверью было тихо и это обнадёживало. Больше всего он не хотел кому-то помешать.
Его колотила мелкая противная дрожь от непреодолимого волнения. С калош стекал в лужицы грязный тающий снег, и наполнял звенящую пустоту парадного, источаемый Клавдием Давыдовичем, неприличный запах «Шипра».
Всё его смущало в этой ситуации. И неопределённость, и непредсказуемость, и сама её некая гротескная абсурдность. Но, приятно щекотало его убогое самолюбие, осознание собственной решимости.
Чтобы окончательно успокоиться, Клавдий Давыдович, трижды глубоко вдохнул, зажмурился и, задержав дыхание, протянул руку к дверному звонку.
Вот сейчас послышатся шаги, щёлкнет замок, дверь откроется и Лиза Марковна...Мудрая Лиза Марковна... Опытная Лиза Марковна... Бывалая Лиза Марковна... Всё поймёт без лишних слов и затащив, теряющего рассудок, Клавдия Давыдовича, в своё «гнездо первобытного разврата», воскресит существо своего нового героя, живительным и смачным поцелуем. И всё будет складываться само-собой, и всё будет хорошо.
Тучное её тело пахнет сдобой, щёки горят, и губы горят, и вся она пылает. И он пылает. Оба они пылают и тают прямо здесь в прихожей, словно свечки или мороженое какое. Вкусно...
Клавдий Давыдович, физически слабее и значительно мельче. Ему немного страшно. Но, он старается отогнать эти мысли, впиваясь губами в розовый жирный сосок Лизиной груди. Она мягкая и большая. Очень большая. Даже слишком большая, но это именно то, что надо.
Трещит сдираемая с него одежда, Лиза Марковна рычит и немного потеет. Это возбуждает. Здорово возбуждает. Клавдий Давыдович сопит и пыжится, но сравняться в проворности и грациозной мощи со стокилограммовой возбуждённой матроной он не в силах. Это настораживает.
Объятия её крепкие и парализующие, поцелуи мокрые и смачные. Хорошо. Так хорошо, что не верится. И он не верит. Гладит её волнистую спину и нюхает парик. Он тоже пахнет «Шипром», но не так сильно как сдобой. Это не может не нравится. И ему нравится. Он млеет. И она, наверное, млеет. По крайней мере, выглядит это именно так.
Лиза Марковна, выверенным и отработанным приёмом, валит на спину податливое тело Клавдия Давыдовича и садится сверху. Так жарко... Так жарко... И дышать тяжело. Но можно.
Пол холодный и жесткий. Давит. Лиза Марковна старается.
Снова поцелуй. Ещё... Ещё... Они всё чаще и дольше. Кружится голова. В глазах темнеет.
Руки Лизы Марковны ловкие и умелые. Они нежные и тёплые, они ласковые и дерзкие. Они бесстыдные. И вся она бесстыдная. Это радует. Это воодушевляет.
Лиза Марковна шепчет глупости, сосёт мочку его уха и целует шею. Он почти не дышит. Он почти растаял. Наверное, ему скорее "хорошо", чем "плохо". А может и нет. Иногда точно "нет". Но когда?
Грудь её хочется откусить, от ляжки хочется оторвать кусок, а язык её хочется проглотить, заглушив тем самым, слегка несвежее её дыхание.
Наверное, ей тоже хочется с ним что-то сделать. Она мнёт его и царапает. Приятно до боли. Волнительно до головокружения. Весело и страшно одновременно.
Вот Лиза Марковна, поднимается над тщедушным тельцем Клавдия Давыдовича, демонстрируя всю свою необыкновенную красоту. Фыркает как лошадь, трясёт искусственной своей гривой... Улыбается слегка безумной улыбкой своей. Манкая. Аппетитная...
И бухается всей своей массой на прозрачную грудь Клавдия Давыдовича и вместе с хрустом разошедшихся позвонков и поломанных рёбер, вышибает из него душу, выцеловуя, уже мёртвую его, плешивеющую голову...
***
Клавдий Давыдович открыл глаза. С шумом кузнечного меха, выдохнул и одёрнул, протянутую было руку, так и не нажав кнопку звонка. Знобило.
Сегодня ночью он, как и всегда, дрочил перед сном, лёжа в холодной холостяцкой постели.
Только было ему, в этот раз, несказанно легко и покойно. И грезились ему, пахнущие сдобой, перси Лизы Марковны и её нежные руки.
И был он, непередаваемо счастлив.
ЧЕЛОВЕК ОБИДЕЛ СОБАКУ
***
Клавдий Давидович Русских, был чилавек неплохой тока чюток припизденый.
Будучи уже пожилым и одиноким, прохававшим эту жисть до сути, утомивший своим пиздоватизмом, слинявших от него, жену и деток, к тому же от природы прожжённым скептиком и прагматиком, он и думать не думал, что однажды станет поэтом...
Первое, стихо пришло, к нему озарением, поздней ночью, на шестой день запоя, и до утра одинокий пенсионер-алкоголик, глядел в ночь через окно, блаженно улыбаясь.
Это была волшебная ночь... Ночь, когда человек из обыкновенного потребителя, превращается в творца. И словно становясь выше и значимее, наполняется уверенностью в своей богоизбранности и решимостью донести для духовно-нищих окружающих, дарящую прозрение, благую весть, собственного приготовления.
Для пущей храбрости он допил начатую накануне «чекушку» и вышел в мир, апостольствовать...
Первой жертвой новоиспечённого таланта стала старушка – соседка.
Уверенный в том, что гений без труда находит путь к сердцам людей, он решил опробовать силу своего детища на бабе Вале, и без того светлой и глубоко сочувствующей.