Коммод. Шаг в бездну
Шрифт:
Как в таких условиях тянуть служебную лямку, как заранее предусмотреть повороты политики, как избежать опалы или того хуже, гнева цезаря? Надеяться на интуицию? В этом Бебий никогда не был силен, хотя в случае с письмом сразу почуял — разгласив его содержание, он совершит большую ошибку. Возможно, непоправимую. Не того ждет от него цезарь, чтобы Бебий, подобно Уммидию, прошелся по форумам, заставляя раба — декламатора, зачитывать императорское послание.
Чего же?
Коммод не производил впечатления человека тонкого ума, глубоких познаний и высоких добродетелей. Расширять державу, как прапрадед Траян, у него не было ни охоты, ни желания. Не было в нем и великой, направляющей государственной страсти, какая отличала его прадеда Адриана,
С другой стороны, Бебий на опыте убедился, молодому цезарю не откажешь в умении гнуть свою линию и добиваться поставленной цели. Более того, Коммод всегда знал, чего хотел, если даже кто-то со стороны — тот же Клеандр, например, — порой подсказывал ему, как следует поступать в том или ином случае. Насколько Бебий успел убедиться, окончательное решение Луций всегда принимал сам и, чаще всего, оно мало соответствовало ожиданиям близких к нему людей. Об этом свидетельствовало хотя бы назначение Перенниса в гвардию, ярым недоброжелателем которого являлся спальник императора.
* * *
Вечером, выслушав старика Юкунда, прокуратора дома, Бебий окончательно впал в меланхолию. Старик, припертый к стенке многочисленными фактами и свидетельствами, признался, что его, Бебия Корнелия Лонга, домашние рабы по ночам бегают в катакомбы на общую трапезу. Более того, сама domina (госпожа) Клавдия потворствует им в этом.
Беда с этой Клавой! Слишком мягкосердечна и доверчива. Если припомнить все несуразные для римского дома перемены, послабления и поблажки, прижившиеся в доме за время его отсутствия, самой удивительным нововведением была власть, какую забрало в его городской усадьбе глупейшее и нелепейшее суеверие, называемое христианством. Первые дни он помалкивал, тем более что изображения рыб, лодок и корабликов с кормчим, везущим человечков в «райские кущи», на глаза не попадались, общих молений в доме — хвала Юпитеру! — в пределах городской виллы не устраивалось, однако вечером то в одном, то в другом углу он натыкался на стоявших на коленях, что-то бормочущих и закативших глаза рабов и домочадцев. Даже его дети уже были наслышаны о муках распятого на кресте галилеянского проповедника.
Как-то вечером, в первые дни после возвращения из Паннонии, пройдя обряд очищения, смыв с себя жестокости и кровь войны, он заигрался с дочками и повзрослевшим Луцием. Когда пришел час укладывать детей спать, Бебий развел их по спальням. У порога перепоручил девочек Виргуле, заметно состарившейся за эти годы, а Луция — домашнему рабу — мальчишке. Однако Сабина и Матидия не отпускали отца. Вцепились в руку, втащили в свою комнату. Здесь Бебию и взбрело в голову пообещать рассказать сказку, если девочки будут послушны и без долгих уговоров улягутся в кровать. Дочери обрадовались, меньшая бросилась к отцу на шею, в спальню с шумом ворвался Луций. Виргула попыталась выгнать его, но мальчишка заявил, что он — полноправный римский гражданин и тоже достоин послушать сказку. Дети взгромоздились на кровать, обхватили коленки ручонками. Что было делать?
Бебий вздохнул и начал так — жил — был царь да царица и было у них три дочери. Младшая царевна была так прекрасна, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Сестры ненавидели сестру, но младшая все терпела. Пришел срок, и пошла она искать суженного. Никто не знает,
Когда Бебий закончил, Виргула принялась торопить детей — все, милые, спать, спать, однако те в один голос закричали — еще!
Старшая дочь, Матидия, суровая, не по годам хозяйственная (вся в бабушку, мать Бебия) потребовала.
— Папочка, расскажи про дедушку, как он узрел свет невечерний.
Бебий с упреком глянул на Виргулу. Старушка со страху даже присела. Между тем девочка продолжила.
— А еще объясни, как пятью хлебами и двумя рыбами можно накормить пять тысяч человек, да так, что бы еще двенадцать коробов объедков осталось?
Бебий долго молчал, потом вновь, уже грозно, посмотрел на Виргулу. Та сразу заторопилась, начала укладывать малышей. Луция попыталась шлепками прогнать в свою комнату. Дети подняли страшный шум. Пришлось Бебию пообещать, что он обязательно расскажет о дедушке. О том, как Бебий Корнелий Лонг Старший был послом римского народа и как ходил к германцам и какие другие подвиги он совершил во время первой Северной войны.
— И как он вымолил дождь, — заявила меньшая, Секунда. — Мы знаем, он святой. Ходит по земле, несет слово Божие.
Той же ночью Бебий потребовал отчет у Клавдии. Жена расплакалась, призналась, что не могла устоять — Виргула просила не мешать рабам посещать катакомбы, где Иероним проводит моления.
Лицо у Бебия дрогнуло. Он удивленно взглянул на жену. Та кивнула в ответ.
— Да, Бебий. Он здесь в Риме, пастырем. В нашем доме не появляется, хотя я была бы не против… — она помолчала, потом добавила. — Виргула и меня уговаривала, напоминала о страшном суде.
— И ты поверила? — воскликнул Лонг.
Жена помолчала, перестала расчесывать волосы, отложила гребень и призналась.
— Поверила, господин.
Бебий не знал, что ответить, только руками развел. Наконец справился с оторопью, спросил.
— Приняла крещение?
— Нет, господин.
— Почему?
— Как же я, римская гражданка, могу креститься без согласия моего господина? Как же мне жить с тобой, Бебий, не верующим и сомневающимся?
— Значит, ради меня, ты готова гореть в так называемом адском огне? Готова сгубить бессмертную душу?
Клавдия кивнула.
— Почему?
— Потому что я люблю тебя, Бебий. С той самой минуты, когда встретила тебя у императрицы Фаустины, я полюбила тебя. Когда отдалась тебе на корабле. Ты волен надо мной, и я покорюсь твоему решению. К тому же у нас хозяйство, дети. Что поделать, видно, терпеть мне адские муки. Если, конечно, ты не уверуешь в Христа. Если нет, пойду с тобой в Аид.
Бебий не спал всю ночь и, в подмес к мыслям об этом странном письме, вынужден был признать, что странный проповедник из Назарета, распятый во времена Тиберия, был все-таки незаурядный человек, если спустя почти два столетия его весть движет помыслами близких и дорогих ему людей. Теперь безумная прихоть отца не казалась такой уж безумной. С другой стороны, Бебий Младший был уверен, что нет большей опасности для семьи и рода, чем прослыть в глазах римского народа покровителем восточной секты, члены которой противопоставляли себя всему, что было дорого Риму — его богам, обожествленным императорам, развлечениям, быту, нравам, верховной власти.