Коммод. Шаг в бездну
Шрифт:
— Сказал, чтобы ты не порол горячку и не торопился. Пусть все идет своим путем.
— Понятно. Никому ни слова, приятель. Я в долгу не останусь.
— Буду надеяться. Хотя те, кто взлетал на самую высокую ветку, сразу забывал о тех, кто копошится в траве.
— Я не из таких. Мне понадобятся верные, умеющие держать язык за зубами товарищи. Когда отправляешься обратно?
— Завтра утром.
— Тогда прошу сегодня на прощальную вечеринку.
— Стоит ли? — усомнился сингулярий. — Я приехал и уехал, а ты сам разбирайся.
— Ты к тому же умен и не падок на сомнительные развлечения.
— Потому и держусь в гвардии.
Оставшись
По личной просьбе префекта Фуфидий разрешил устроить вечеринку в здании городского претория, в зале для официальных и ритуальных пиров, где знатные люди провинции в праздничные дни вкушали жертвенное мясо. Преторий располагался в трехэтажном здании, фасадом выходящим на городской форум. Место было живописное, устроенное на высоком берегу реки. Здесь же, на территории претория за каменным забором помещались казармы когорты городской стражи, канцелярия наместника, карцер. Перед входом в преторий возвышалась колонна, посвященная Юпитеру Совершеннейшему и Величайшему.
Тигидий не ошибся в расчетах — явились все, даже Фуфидий. Отчего не попировать за чужой счет. Вряд ли они когда-нибудь увидятся. К полуночи стараниями префекта гости уже были изрядно пьяны, кое — кого рабы унесли домой, в том числе и Фуфидия. Кто-то подремывал на ложах в ожидании продолжения пира, так что, когда заполночь префект вышел во двор, его уход остался не замеченным.
Ночь выдалась не по — зимнему теплая, ясная, префект, обнажившийся до легкой, до колен, нательной туники, не испытывал озноба. Переннис долго смотрел на звезды, любовался их строем, величиной светил. Нашел путеводную, указывающую на север. В детстве он выбрал ее, загадал на нее, не забывал помянуть ее. Полярная сияла в окружении маленького ковшика или колесницы. Ей и поклонился Тигидий.
Поклонившись, направился в сторону карцера. Здесь постоял возле спящего на крыльце ветерана из городской когорты, которого заранее снабдили вином. Теренций постарался. Оставалось сделать решительный шаг. Верно говорят, что удача любит не только дерзких, но и терпеливых. Вот он миг, когда следовало решить, пришел ли конец его ожиданию? Тигидий, сердцем ощутив неуместную высокопарность подобных вопросов, их откровенную несвоевременность, храбро шагнул на крыльцо, осторожно снял кольцо, на котором крепились бронзовые ключи, отворил дверь в темницу, проверил спрятанный под накидкой кинжал и, прихватив факел, воткнутый в держак на стене, добрался до клетки, в которой томился Матерн.
Узник сначала огрызался, дерзил, когда же префект разлил вино, смягчился. Вспомнили Виндобону, совместные рыбалки на Данувии — префект был страстный рыболов. Помянули Кокцею, матушку Матерна. Затем Тигидий сообщил, что получил вызов в Рим и признался, что чувствует за собой вину, ведь это он поймал Виктора на такую простенькую и
Матерн ухмыльнулся.
— Грехами озабочены христиане, а ты, Тигидий, вроде бы никогда не поддавался суевериям? Не с твоей ли помощью Кокцею доставили к императору? Не ты ли один из виновников несчастий, которые до сих пор преследуют меня. Никогда не поверю, что ты способен чувствовать себя виноватым или готов оказать помощь. Хочешь отомстить Фуфидию? Ты уехал, и разбойник тут же сбежал из тюрьмы? А что, если я сейчас проломлю тебе голову и дам деру. Как тогда быть с поездкой в Рим?
Префект ответил не сразу, некоторое время размышлял, потом признался.
— Ты набрался ума, Виктор. Это радует. Однако опыта тебе по — прежнему не достает. Безусловно, в деле Кокцеи есть доля и моей вины, однако зря поглядываешь на дверь — он показал разбойнику лезвие кинжала. — Ты в оковах и тебе со мной не справиться. Прав ты и в отношении Фуфидия. Есть у меня свой расчет. Я просто вынужден предусмотреть пакости, который готовит мне наместник. Как только я появлюсь в Риме, там меня уже будет ждать полный список моих прегрешений. Да, я хочу обезопасить себя, но это не исключает желания и тебе помочь. Ты рассудил верно. Стоит тебе выскользнуть отсюда, и каждому слову Фуфидия будет в Риме ас цена. В этом случае я сумею доказать, что он нерадиво и корыстно управляет провинцией. Ты же окажешься на свободе и можешь считать меня своим должником. Если попытаешься удрать отсюда немедленно, будешь убит. Если доверишься мне и сбежишь через два дня после моего отъезда, найдешь в моем лице надежного и сильного покровителя. Поверь на слово, Тигидий Переннис всегда отдает долги.
Матерн не ответил. Помолчал и префект уже более спокойно продолжил.
— Ты мне нравишься, Матерн. Нас с тобой ловко подсекли на одну и ту же приманку. Блеск власти ослепляет, лишает разума. Мы как мотыльки ринулись на огонь. Если боги будут милостивы ко мне, больше я такой ошибки не допущу. Ты, надеюсь, тоже. Теперь ты сам командуешь людьми и не тебе объяснять, что такое власть и как надо держать людишек в кулаке. Вырвешься из застенка, вволю погуляй по провинции. Однако не забывай об осторожности, гони прочь обиду. Действуй хладнокровно. Выбери звезду и держи путь на нее. Сначала шажками, принюхиваясь и прислушиваясь, потом топай уверенно. Когда войдешь в силу, пинками сметай всех на своем пути. Помни, обратной дороги ни у тебя, ни у меня нет. Если боги на нашей стороне, если мне повезет, ты скоро понадобишься мне, Виктор. Я — твоя надежда. Может, единственная. Ты поможешь мне сейчас, я потом. Ведь рано или поздно римские когорты передушат твоих разбойников как котят.
Пауза.
Переннис допил вино, посмотрел на Виктора. Тот внимательно слушал префекта. Тот закончил.
— Если с побегом все пройдет удачно, отыщи Теренция. Он даст тебе адрес в Массилии (Марселе). Через несколько месяцев, в новом году, пошли туда своего человека. Если я к тому войду в силу, я дам тебе знать, как поступить дальше.
Матерн молчал — смотрел пристально, затаив дыхание. Тигидий после паузы продолжил.
— Сбежать отсюда не трудно. Эта стена с решеткой выходит на улицу. Скажи, к кому в Бурдигале должен обратиться Теренций, чтобы твои люди пригнали лошадей, привязали решетку и вырвали ее. Решай скорее, мне нельзя здесь рассиживаться.