Комната по имени Земля
Шрифт:
У нее на голове широкополая темно-фиолетовая фетровая шляпа с перышком, на плечах — темная накидка, она одета в черные мягкие джинсы и маленькие черные кроссовки. Должно быть, горячая штучка. У нее нет ни сумки в руках, ни косметики на лице. И все же эта штучка выглядит напряженной и сконфуженной. Ей хочется казаться уверенной в себе, но уверенности нет совсем. И хотя наряд и отсутствие косметики должны, кажется, подчеркнуть ее простоту и легкость, никакого удовольствия от этого она не получает. Она очень зажата и напряжена — это считывается по ее телу. Локти крепко прижаты к бокам, челюсти сомкнуты,
Всякие демоны и монстры, о которых мы читаем в книжках, на самом деле существуют. Их никто не придумывал. Обернитесь. На стройках работают сплошные тролли, за кассами сидят ведьмы, по улицам городов маршируют зомби. Я когда-то читала о некоем феномене под названием «психологическая гаргулья», который изучает клиническая психология. Он обозначает явление, когда дети перенимают злые качества своих родителей, чтобы выжить, оказавшись в тяжелых условиях. Так что чудовища живут не под кроватью. Чудовище — это просто твоя мама.
Девушка похожа на вампира, который собирается быстренько укусить кого-то, чтобы самой остаться в живых. Она питается тем, что находится вокруг нее, и ни на секунду не может остаться наедине с собой, своими мыслями и чувствами. Ее разум, ее сознание и все, что он выберет, бесконечно ищут поддержки у окружающих, и прямо сейчас она голодна. Чертовски голодна.
— Боже, твое кимоно. Оно невероятное!
— Спасибо.
— Где ты его взяла?
— Я бы не хотела отвечать на этот вопрос, хорошо?
— Хорошо. Но почему нет?
— Ну… потому что я — не мое кимоно.
— Хм. В каком смысле?
— В таком, что я — не мое кимоно.
— Ну конечно, нет. Просто… просто я пытаюсь завязать разговор.
— Прости, я не слишком люблю такие разговоры.
— Понятно. Но мне все равно нравится твое кимоно. Счастливого Рождества!
Ладно, это было начало конца, причем не в лучшем смысле. Она просто взяла и ушла, и даже не обернулась. Иногда все мои попытки установить контакт и начать общение оказываются тщетными. Боюсь, это уже неизменно и неизбежно.
Мне становится плохо оттого, что я не играю по правилам и не веду таких разговоров, в которых она чувствует себя непринужденно и которые большинство остальных людей принимает легко. Сейчас она, вероятно, считает себя непонятой и отвергнутой, впрочем, как и я. Да черт возьми! Мне хочется прямо сейчас ринуться за ней и объясниться. Тут, на вечеринке, это будет выглядеть слишком нелепо: вторгаясь в чьи-то междусобойчики, я лечу на крыльях своего кимоно, точно оперная мадам Баттерфляй, шпильки впечатываются в бетон, я касаюсь ладонью ее плеча, она поворачивает ко мне лицо, наши глаза впервые встречаются, перед тем как сказать нечто важное, глобальное, мощное, что-нибудь этакое.
Но она так сосредоточилась на моей одежде и на моем теле, что вряд ли заметила мое лицо. Встречая какую-то женщину, мне
Один друг сказал мне как-то, что если мою одежду или внешность хвалит какая-то женщина, то дело вовсе не в одежде или внешности. Все дело в социальном и культурном плане — вписываюсь ли я в него или слишком выделяюсь. Мы «выигрываем» только тогда, когда вписываемся, то есть соответствуем ожиданиям, и за это нами восхищаются. Затем следуют вопросы о том, как мы так «делаем» и откуда «взяли». Все это, к сожалению, не облегчает ни установление контакта, ни общение как таковое. Да и вообще — делает их просто невозможными.
Нечего и говорить, что то, кем мы на самом деле являемся, просто превращается в нечто такое, что можно купить в какой-нибудь винтажной лавке или крупном торговом центре. Незачем учиться, нечего открывать. Мы — это сумма поступлений, а не наши открытия. Можно просто взять и купить друг друга в магазине. Да-да, одно кимоно, пара шпилек, немного спандекса, помада сливового цвета, флакончик масла для тела, мартини, ну и парочка занятий в спортзале. То есть ответить на вопрос этой девицы следовало бы следующим образом: «Конечно, почему бы и нет! Ты можешь купить меня / стать мною».
Проблема только в том, что мы — не наши вещи, мы — не просто вещи. Мы не мертвы, чтобы судить о нас по тем вещам, что остались после нас. Мы — не демография, не статистика, не тренды и уж точно не шмотки с распродажи последнего сезона.
Однако мы уже дошли до этого. Отдали власть материальному миру, поэтому он кажется нам более измеримым и управляемым. С него начинаются все наши разговоры и делаются выводы, а наша природа, бесконечная, чудесная, удивительная, говорящая как раз о том, кто и что мы есть на самом деле, — утомляет.
Короткие, четкие ответы, заданное направление, шаги и планы с зафиксированными результатами — вот то, что нужно, спасибо-пожалуйста. Давайте обсудим то, где мы все «оказались», вместо того, что мы открыли или как мы это открыли.
Намного проще составить списки магазинов, пристанищ или должностей, чем заняться процессом самопознания, который не так-то легко сформулировать, но, простите, как это сделать, если мы просто им не занимаемся. На это же нужно время — сформулировать мысль или точно назвать чувство, проанализировать их и потом уже поделиться ими. Только вот дела поважнее не ждут, их надо сделать, купить, спланировать, проговорить с более важными людьми, тоже уже готовыми, уже жаждущими, намеренными обсудить исключительно свой хлам и дерьмо.
Может, было бы проще, если б мы были стульями. Ведь у стула всегда есть дизайн, бренд, цена, он стоит там, куда мы его поставим, мы садимся на него, чтобы дать отдых своей заднице, и сидим, пока чувствуем себя комфортно, а потом встаем и уходим, и он не обижается. Он будет стоять и ждать нашего возвращения и не станет задавать никаких вопросов.
Просто идеальный компаньон.
19
Не знаю, что теперь делать. Ни один мой жест, ни одно движение не выглядят социально приемлемыми. Вряд ли все, что я совершаю, кажется социально приемлемым.