Комната по имени Земля
Шрифт:
Только проблема в том, что по-настоящему знаменитые и важные не подписывают каждое свое предложение. Это за них делают другие. Слова «быть иль не быть» Шекспир не набрал особым шрифтом на пастельном фоне и не поставил после них свою подпись с забавным рисунком.
«Быть иль не быть» — слова, сказанные в определенном контексте, в очень определенной мучительной ситуации определенно непростым героем, которого придумал Шекспир, но это все же не сам Шекспир. Это Гамлет, принц датский. Так что подписывать «быть иль не быть» именем Шекспира не совсем корректно.
— О, детка!
— Привет!
— Никогда не угадаешь, что только что произошло!
— А надо?
— В смысле?
— В смысле, я даже пытаться не буду. Вижу, как ты сама хочешь мне рассказать.
— Точно!
— Так что произошло?
— Он тут. Ну да. Вон там, видишь? С ума сошла, не смотри так! Он смотрит сюда? Хотя без разницы. Я тебя не напрягаю? Ладно. После всего, что случилось на прошлой неделе, мы с ним не разговаривали, даже не общались, и вдруг он тут. Типа… Блин. Для меня, типа. Но самое странное, я, когда собиралась сегодня, прямо чуяла, что он тоже явится. Стою, говорю с каким-то парнем, совершенно невинно, а он такой подходит и, типа, ждет, чтобы вклиниться в наш разговор. Какого хрена, спрашивается? После
— Ты не вернешься.
— В смысле?
— Если нам суждено еще увидеться, мы увидимся.
— Здорово, да, точно! Вселенная сама все знает, верно? Ты такая мудрая. Пожелай мне удачи!
— Я не верю в удачу.
22
У меня аж мозг закоротило. Теперь точно надо прогуляться. На улице тишина. Звезд нет, солнце село, воздух густой и неподвижный. Я все жду, когда загрохочет гром, но его нет. Череп сейчас точно расколется, а на улице не так уж много рождественских огоньков, чтобы отвлечься. Я всегда слишком много хочу от пригородных районов в Рождество. В том смысле, что, если уж у вас есть свой дом, семья, забор и все остальное, так будьте добры, используйте это все с размахом. У вас же столько социально санкционированных возможностей — так и отпразднуйте их наличие!
Вот и эту улицу можно было бы украсить по полной программе. Здесь по большей части викторианские дома с террасами, мешанина та еще — никакого единообразия и предсказуемости. Кажется, что первоначальная задумка — сделать квартал одинаковых домов — здесь потерпела крах, а потому все превратилось в настоящий бардак. И теперь каждый дом сам по себе. У каждого свой богатый опыт, свое название, свой сад, цвет, декор, размер и история.
Вот один, с широко открытыми металлическими воротами, за которыми дорожка, ведущая к крыльцу, имеет вид раскидистого фигового дерева. Входная дверь, украшенная красно-золотым рождественским венком, нараспашку. За ней — коридор с деревянным полом, на котором растянулся шоколадный пудель. Горит свет. Откуда-то из глубины доносится классическая музыка.
На веранде дома под номером 42 висят колокольчики, на крыльце валяются детские велосипеды. На балконе веревка, на которой развешаны полосатые пижамки, футболки и трусы Человека-паука. На окнах стоят горшки с суккулентами, входная дверь закрыта, а с дверного молоточка свисает самодельный ангел. Мне кажется, дома никого нет. Наверняка они всей семьей, по традиции, ушли праздновать Рождество при свечах куда-нибудь в парк или на площадь.
А за этим очень высоким, очень широким, очень черным и очень современным забором вечеринка у бассейна. Забор точно крепость. Но у входа есть кнопка домофона, моя рука так и тянется нажать на нее, потому что, когда я вижу такие кнопки, мне всегда хочется их нажать. Но слышно, как за забором играет какая-то попса, раздается плеск воды и звуки игры «Марко Поло», ощущаю аромат жареного мяса, сладких соусов, сигаретного дыма. Взрослые там сидят, пьют, курят, жарят мясо, а дети играют.
Следующие несколько домов были совершенно безмолвны. Жалюзи опущены, парковочные места — свободны. Рождество позвало этих людей в дорогу. Ночь безлунная, темно, и я только что заметила, как за мной идет какой-то парень. Метрах примерно в пятистах. Не хочу оборачиваться, чтобы он не понял, что я его вижу и меня беспокоит его присутствие. А меня оно беспокоит. И я не хочу, чтобы он это понял. Не хочу доставлять ему такого удовольствия. Вдруг он какой-нибудь серийный убийца, маньяк-насильник или просто садист, которому нравится выводить из себя людей, и мой страх как раз подогреет его.
В Мельбурне в последние годы таким образом погибло довольно много женщин. Одну убили совсем недалеко отсюда, и, когда я узнала об этом, перестала чувствовать себя в безопасности. Ей было всего двадцать два. Маньяк преследовал ее несколько километров, после чего изнасиловал и задушил прямо посреди Принцесс-парка. С этого места, где я иду прямо сейчас, видны верхушки его деревьев. Было уже за полночь. Она написала своему парню сообщение: «почти пришла», но так и не пришла.
И теперь всякий раз, когда я иду по городу ночью или просто по темной улице и вижу какую-нибудь женщину, которая тоже идет в одиночестве, мне хочется плакать. И всякий раз, когда я вижу мужчину, мне становится страшно.
Ну и вообще, я чувствую дискомфорт, когда кто-то идет позади меня. Не только сейчас или в похожих обстоятельствах, когда я одна на ночной улице, а вообще — на любой улице в любое время суток, или в магазине, или в любой очереди. Как только я чувствую, что позади меня кто-то стоит, мне становится очень страшно. Да отвалите же от меня. По спине бегут мурашки, зубы сжимаются, и я еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться и не начать орать.
Надо бы перейти дорогу и посмотреть, что будет дальше. Меня всегда учили поскорее бежать и прятаться, если страшно, но нужно быть готовой вступить в схватку. То есть надо бы зажать в кулаке ключи, выставив между пальцами только их кончики, и изображать уверенность, пока не придется кричать о помощи.
Еще у меня есть совершенно дурацкая привычка зацикливаться на том, что вызывает страх и заставляет нервничать, и тогда я не могу воспринимать ничего другого. Как завороженная. Однажды мы с подругой проезжали мимо попавшего в аварию мотоцикла. Она не в силах была взглянуть на тело, распластавшееся на земле, а я же не могла отвести от него глаз. Что-то вечно побуждает меня сталкиваться лицом к лицу со страхом или опасностью, независимо от того, какую боль мне это может причинить или насколько плохо мне от этого будет потом. Иногда проходят дни, недели, месяцы и даже годы, прежде чем я окончательно смирюсь с тем, что увидела, но в этом и состоит моя ненасытная потребность.
На самом деле это страшно, ведь со мной могут сделать что угодно, а я буду только наблюдать за происходящим. А потом стану искать способ смириться с этим и понять. Мне необходимо из всего, с чем я сталкиваюсь, извлекать «полезные уроки». Боюсь, даже не смогу сказать «нет» или «остановитесь», когда понадобится, потому что буду просто… наблюдать за происходящим. Поэтому наверняка никогда не смогу никого привлечь к ответственности за содеянное.
То есть мне будут вонзать нож в живот, а я, клянусь богом, услышу собственные мысли: «Интересно, интересно, очень интересно, а что их подтолкнуло к этому и что я представляю для них? Через что они прошли, чтобы стать такими и делать это, и могу ли я оказаться на их месте и делать то же самое? А что во мне привлекло их внимание? И что это значит для моей жизни, моей души и чему меня учит? Странно, никогда не думала, что удары ножом в бок будут похожи на то, как прокалывают уши, — нет никакой боли нет, просто нечто пронзает мою плоть. Ничего себе!»