Компас черного капитана
Шрифт:
Из разбитого носа лилась кровь. Я запрокинул голову, всхлипывая, и неловко присел на краешек кровати.
– Воды бы, а то я все здесь испачкаю.
– Эх, горе-ухажер, – улыбнулась Лайла и вышла, придерживаясь правой рукой за стену.
Тьма ушла из нее вместе с поверженным Эльмом.
Лайла вернулась вместе со служанкой, которая, причитая и понося силача грязными словами, омыла мое лицо теплой водой. А потом, увы, я просто уснул, провалившись в болезненную дрему. Я даже не попрощался со сказительницей. Не сказал
Я ничего не сказал.
Наутро пришел второй вышибала Райдэлана, Ноулз. Здоровый и косматый, как медведь, он остановился на пороге и пробубнил:
– Ну что, боец, готов к походу? Буря улеглась, но хозяин велел тебя проводить, куда тебе надо. Впрочем, я вижу, этот ублюдок тебя знатно отделал, ты и по хорошей погоде один не доберешься.
Я понял, что слухи о моем избиении разлетелись по всей таверне.
– Эльму хорошо досталось, если хочешь знать, – сказал Ноулз. Он был бородат, а глаза его запали так глубоко, что казалось, будто он красит веки тенями. – Этот психованный кретин, правда, заслуживает большей взбучки, но в метель даже путевой столб радость, верно, да?
Он с неуклюжей заботой помог мне одеться.
– Гнать его надо отсюда. Никогда не прощу, как он Святу руки поломал. Свят хороший парень был, не то что этот… – пробурчал он. – Ну, боец, идем?
Я кивнул. Все тело болело. Хотелось опять лечь, залезть под одеяло и спать, пока все не вернется к тому, что было вчера утром, когда я был бодр и полон сил. При дыхании болели ребра, голова все еще кружилась.
– Давай, обопрись на меня, что ли…
Мы вышли в коридор, медленно прошли до общего зала. И там столкнулись с Эльмом.
– Шестьдесят монет, собачий сын, – с ходу сказал тот.
– В сторону отойди, а то, клянусь Темнобогом, я сдерживаться не стану, – заворчал Ноулз.
– Не с тобой говорю! – Эльм посмотрел на меня. – Я погорячился, но и ты неправ. Твой долг шестьдесят монет.
– Но я же отдал тебе пять… – просипел я, с ненавистью глядя в его близкопосаженные поросячьи глаза.
– И должен еще шестьдесят.
– Ты чего, еще и деньги вымогаешь, что ли? – начал звереть Ноулз.
– Отнюдь, он может не отдавать. Верно ведь, собачий сын? Можешь же отказаться от долга, так? – прищурился Эльм. – Так скажи мне: все, старина Эльм, не должен я тебе ничего. А?
Компас, проклятый компас, проклятый Одноглазый, проклятые ледовые гончие! Несчастный Фарри…
– Я… отдам…
– Вот и все, видишь. – Силач посмотрел на бородатого напарника. – Никакого вымогательства.
По моим расчетам выходило, что мы должны не больше тридцати монет. На душе стало тоскливо. Но спорить с Эльмом… К концу зимы нам с Фарри удастся заработать шестьдесят монет, если мы не будем покупать ничего лишнего (хотя одежда стоит денег…). Главное, чтобы циркач не увеличил
– Удачи тебе, Эд ан Бауди, – улыбнулся мне Эльм. – Заходи еще.
Глава восемнадцатая
Шэлли
Когда меня, избитого, едва передвигающего ноги, приволок на ферму мрачный Ноулз – первой, кого я увидел, была Шэлли. Так случилось, что в тот день старик Раск ушел в город вместе с Фарри, и девушка осталась в теплицах за главную.
Неуклюжий бородач в дом не пошел и, кивнув мне на прощание, исчез в поднявшемся кружеве мелкого снега.
– Светлый Бог, что с тобой приключилось, Эд? – причитала Шэлли, помогая мне раздеться. Я не сопротивлялся: долгий многочасовой переход по снежному городу уничтожил всякую способность действовать самостоятельно.
– Мы все изошлись, когда ты не вернулся. И, видимо, не зря. Что произошло, Эд?
Я что-то промычал невнятное, но слабость и боль в теле тянули меня к кровати, а не к беседам.
– Ой, дедушка разозлится… Но его можно понять: наемный работник – и в таком виде.
Сверху на меня опустилось одеяло.
– Кушать хочешь?
Еле хватило сил, чтобы отрицательно мотнуть головой.
– Спи, давай поспи, – поняла меня Шэлли. Ее белокурая головка качнулась вперед, и я почувствовал, как мягкие губы коснулись моего горящего лба. – Ой, бедняжка ты какой… Как же тебя угораздило? Хотя сам виноват: незачем в Трущобы ходить, когда темнеет. Не дурачок же, знаешь, какая там жизнь.
Она что-то еще говорила, но я проваливался в сон, и потому не скажу точно, о чем там было. Что-то про старика Раска и Фарри. Что-то про их планы… Не помню.
Когда хозяин теплиц вернулся домой, я уже смог выбраться из кровати и максимально привести себя в пригодный вид. Синяков под глазами и ссадин на лице было не скрыть, но хотя бы то, как болело тело, мне удалось скрыть.
Я встретил его за столом, неловко ковыряясь в тушеных овощах с жестким мясом бродуна. Старик пришел не один, что означало отсрочку моей экзекуции. Вместе с ним явился высокий, болезненного вида мужчина с татуированным лицом. Глаза незнакомца лихорадочно горели, и он постоянно двигал челюстью, отчего слышалось тихое похрустывание.
Меня незнакомец не удостоил даже взглядом, сразу уставившись на Шэлли. И взор этот был как у покупателя скота на рынке. Мне сразу не понравился этот человек. Как, впрочем, и белокурой внучке Раска.
– Вот, – сказал старик, едва зима осталась за порогом, вместе со стряхнутым снегом. Он неловко стащил с себя тулуп, помог раздеться гостю, буравившему девушку взглядом.
– Мастер Зоран пришел поговорить с тобой о вступлении в гильдию… – Раск старался не смотреть на внучку – и правильно делал. Грудь девушки гневно вздымалась, глаза сощурились. На гостя она взирала с откровенной злобой.