Комплекс хорошей девочки
Шрифт:
— Ты знаешь Престона? — В ее заявлении было тревожное чувство фамильярности.
— Что? О, нет, я не знаю. Я имею в виду, я знаю о нем. Купер сказал нам, что он изменял тебе — я просто предполагаю, что все изменщики — подонки. — Стеф тянется за своим кофе, отпивает его, на секунду отворачиваясь от меня, прежде чем взглянуть на меня с ободряющей улыбкой. — И послушай, не беспокойся о Хайди. Купер без ума от тебя.
— И Хайди достаточно угрожали, чтобы она вела себя прилично, — заканчивает Алана, а затем реагирует нахмуренными бровями, когда Стеф
Это не первый раз, когда я улавливаю подобный обмен между ними двумя, как будто они ведут целый невысказанный разговор, в котором я не участвую. Мои отношения со Стеф и Аланой значительно потеплели — и я не сомневаюсь в искренности Купера в том, что касается нас двоих, — но у меня складывается отчетливое впечатление, что я еще многого не знаю об этой сплоченной группе. Очевидно, я не могу ожидать, что так быстро полностью войду в круг доверия.
Но почему мне кажется, что их секреты обо мне?
У меня нет возможности обдумать этот вопрос, так как мой телефон вибрирует в кармане. Это моя мать. Снова. Сегодня утром я проснулась от нескольких пропущенных текстовых сообщений от нее, уловив разглагольствования из нескольких пропущенных текстовых сообщений прошлой ночью. Я стала периодически блокировать ее номер, просто чтобы немного успокоиться от того, что она разрывает мой телефон. Это одна тирада за другой по поводу моего разрыва с Престоном. Больше нечего сказать по этому поводу. Во всяком случае мне.
Но, похоже, моя мать полна решимости заставить меня поговорить об этом. Я смотрю на свой телефон и обнаруживаю, что она перестала писать сообщения и теперь звонит мне. Я отправляю звонок на голосовую почту как раз в тот момент, когда появляется сообщение 911 от Бонни, предупреждающее меня о том, что наступил судный день.
— Что случилось? — Стеф наклоняется ко мне через плечо, явно встревоженная тем, что кровь отхлынула от моего лица.
— Мои родители здесь.
Ну, не здесь. В моем общежитии. Бедняжка Бонни находится в ловушке, ожидая дальнейших инструкций.
Бонни: “Что мне с ними делать?”
Я: “ Отправь их в кофейню. Я встречу их там.”
Я знала, что это произойдет. Я уклонялась от звонков и сообщений, стараясь держаться подальше. Но это был только вопрос времени, когда они придут за моей расплатой.
Никто не бросит моего отца.
Я отказываюсь от ланча с извинениями и тащу задницу обратно в кампус с подскочившим давлением. После короткого телефонного звонка лучшее, что я могла сделать, это заманить их в общественное место. Мои родители не посмели бы устроить сцену. Здесь у меня есть стратегическое преимущество — и путь к отступлению.
И все же, когда я захожу в кафе и вижу, как они сидят у окна в ожидании своей дочери-мошенницы, я с трудом переставляю ноги. Независимо от того, сколько мне лет, мне все еще шесть лет, я стою в нашей гостиной, когда мой отец ругает меня за то,
— Привет, — приветствую я их, перекидывая ремешок сумочки через спинку стула. — Извините, если заставила вас ждать. Я обедала с друзьями в городе…
Я останавливаюсь, когда вижу выражение нетерпения на лице моего отца. Он одет в костюм, один рукав закатан, чтобы показать часы. Я получила сообщение. Ясное. Он пропускает собрания и кто знает, какие еще события, меняющие мир, чтобы позаботиться о своем заблудшем отпрыске. Как я смею заставлять его соизволить стать родителем?
А еще есть дорогая мама, которая постукивает наманикюренными ногтями по своему кожаному клатчу от Шанель, как будто я тоже задерживаю ее. Честно говоря, я не могу сказать, какого черта она делает весь день. Я уверена, что где-то в ее расписании есть разговор с поставщиком провизии. Ее недели — это бесконечная череда решений, таких как курица или рыба.
На долю секунды, когда они оба смотрят на меня с раздражением и презрением, я вижу шаблон их жизни, наложенный на мое будущее, и это зашивает мне бок. Мое горло сжимается. Полномасштабная паника взрывается в моей нервной системе. Я представляю, каково это, должно быть, чувствовать себя тонущим.
Я больше не могу так жить.
— Я рада, что вы здесь, — начинаю я, но папа поднимает руку. Пожалуйста, заткнись, говорит рука. Тогда ладно.
— Я полагаю, вы должны извиниться перед нами, юная леди. — Иногда я задаюсь вопросом, использует ли мой отец этот термин, потому что на мгновение он забыл мое имя.
— Действительно, на этот раз ты зашла слишком далеко, — соглашается моя мама. — Ты хоть представляешь, какое смущение ты заставила нас испытывать?
— Вот что сейчас произойдет. — Папа не смотрит на меня, вместо этого просматривая электронную почту на своем телефоне. Все это подготовленная речь, в которой не предусмотрено мое участие. — Ты извинишься перед Престоном и его родителями за этот эпизод. После чего они согласились на возобновление ваших отношений. Затем ты возвращаешься домой на выходные, пока мы решаем, как действовать дальше. Боюсь, в последнее время мы позволили тебе слишком много свободы.
Я пристально смотрю на него.
Когда я понимаю, что он говорит серьезно, я издаю недоверчивый смешок.
— Эм, нет. Я не могу этого сделать.
— Извини. — Моя мама поправляет свой шарф, что-то вроде нервного тика, который у нее возникает, когда она остро осознает, что не может огрызнуться на меня перед таким количеством свидетелей. — Твой отец не оставляет тебе выбора, Маккензи.
Что ж, по крайней мере, один из них знает мое имя. Я пытаюсь представить, как они выбирают имена для детей. Если когда-нибудь и был момент, когда они с нетерпением ждали ребенка, то именно тогда, верно?