Компромисс
Шрифт:
Из-за поворота вышел Штейн.
– Ну, поздравляю.
– Спасибо, дед, спасибо. Только что Ленке передачу отправил… Состояние какое-то необыкновенное! Надо бы выпить по этому случаю.
«Выпьешь, – думаю, – с тобой… Одно расстройство».
Я не хотел его огорчать. Не стал говорить, что его ребенок забракован. Но Штейн уже был в курсе дела.
– Юбилейный материал готовишь?
– Пытаюсь.
– Хочешь нас прославить?
– Видишь ли, – говорю, – тут нужна рабоче-крестьянская семья. А вы – интеллигенты…
– Жаль.
Я сказал:
– Какой же это первенец? У тебя есть взрослая дочь.
– От первого брака.
– А, – говорю, – тогда нормально.
Штейн подумал и вдруг сказал:
– Значит, антисемитизм все-таки существует?
– Похоже на то.
– Как это могло появиться у нас? У нас в стране, где, казалось бы…
Я перебил его:
– В стране, где основного мертвеца еще не похоронили… Само название которой лживо…
– По-твоему, все – ложь!
– Ложь в моей журналистике и в твоих паршивых стишках! Где ты видел эстонца в космосе?
– Это же метафора.
– Метафора… У лжи десятки таких подпольных кличек!
– Можно подумать, один ты – честный. А кто целую повесть написал о БАМе? Кто прославлял чекиста Тимофеева?
– Брошу я это дело. Увидишь, брошу…
– Тогда и не упрекай других.
– Не сердись.
– Черт, настроение испортил… Будь здоров.
Теппе встретил меня на пороге.
– Кузина родила из шестой палаты. Вот данные. Сама эстонка, водитель автокары. Муж – токарь на судостроительном заводе, русский, член КПСС. Ребенок в пределах нормы.
– Слава богу, кажется, подходит. Позвоню на всякий случай.
Туронок сказал:
– Вот и отлично. Договоритесь, чтобы ребенка назвали Лембитом.
– Генрих Францевич, – взмолился я, – кто же назовет своего ребенка Лембитом! Уж очень старомодно. Из фольклора…
– Пусть назовут. Какая им разница?! Лембит – хорошо, мужественно и символично звучит… В юбилейном номере это будет смотреться.
– Вы могли бы назвать своего ребенка – Бовой? Или Микулой?
– Не занимайтесь демагогией. Вам дано задание. К среде материал должен быть готов. Откажутся назвать Лембитом – посулите им денег.
– Сколько?
– Рублей двадцать пять. Фотографа я пришлю. Как фамилия новорожденного?
– Кузин. Шестая палата.
– Лембит Кузин. Прекрасно звучит. Действуйте.
Я спросил у Теппе:
– Как найти отца?
– А вон. Под окнами сидит на газоне.
Я спустился вниз.
– Але, – говорю, – вы Кузин?
– Кузин-то
Видимо, настрой у товарища Кузина был философский.
– Разрешите, – говорю, – вас поздравить. Ваш ребенок оказался 400000-м жителем нашего города. Сам я из редакции. Хочу написать о вашей семье.
– Чего писать-то?
– Ну, о вашей жизни…
– А что, живем неплохо… Трудимся, как положено… Расширяем свой кругозор… Пользуемся авторитетом…
– Надо бы куда-то зайти, побеседовать.
– В смысле – поддать? – оживился Кузин.
Это был высокий человек с гранитным подбородком и детскими невинными ресницами. Живо поднялся с газона, отряхнул колени.
Мы направились в «Космос», сели у окна. Зал еще не был переполнен.
– Денег – восемь рублей, – сказал Кузин, – плюс живая бутылка отравы.
Он достал из портфеля бутылку кубинского рома. Замаскировал оконной портьерой.
– Возьмем для понта граммов триста?
– И пива, – говорю, – если холодное…
Мы заказали триста граммов водки, два салата и по котлете.
– Нарезик копченый желаете? – спросил официант.
– Отдохнешь! – реагировал Кузин.
В зале было пустынно. На возвышении расположились четверо музыкантов. Рояль, гитара, контрабас и ударные. Дубовые пюпитры были украшены лирами из жести.
Гитарист украдкой вытер ботинки носовым платком. Затем подошел к микрофону и объявил:
– По заказу наших друзей, вернувшихся из курортного местечка Азалемма…
Он выждал многозначительную паузу.
– Исполняется лирическая песня «Дождик каплет на рыло!..»
Раздался невообразимый грохот, усиленный динамиками. Музыканты что-то выкрикивали хором.
– Знаешь, что такое Азалемма? – развеселился Кузин. – Самый большой лагерный поселок в Эстонии. ИТК, пересылка, БУР… Ну, давай!
Он поднял стакан.
– За тебя! За твоего сына!
– За встречу! И чтоб не последняя…
Две пары отрешенно танцевали между столиками. Официанты в черно-белой униформе напоминали пингвинов.
– По второй?
Мы снова выпили.
Кузин бегло закусил и начал:
– А как у нас все было – это чистый театр. Я на судомехе работал, жил один. Ну, познакомился с бабой, тоже одинокая. Чтобы уродливая, не скажу – задумчивая. Стала она заходить, типа выстирать, погладить… Сошлись мы на Пасху… Вру, на Покрова… А то после работы – вакуум… Сколько можно нажираться?.. Жили с год примерно… А чего она забеременела, я не понимаю… Лежит, бывало, как треска. Я говорю: «Ты, часом, не уснула?» – «Нет, – говорит, – все слышу». – «Не много же, – говорю, – в тебе пыла». А она: «Вроде бы свет на кухне горит…» – «С чего это ты взяла?» – «А счетчик-то вон как работает…» – «Тебе бы, – говорю, – у него поучиться…» Так и жили с год…