Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные (сборник)
Шрифт:
— Что это за растение? — спросил он.
— Бобы, — ответил сеньор Кайо.
Рафа рассмеялся. Тихонько сказал Лали:
— Видишь? Идеальный фаллический символ. Как раз для Фрейда! Вот почему говорят: торчит как стручок.
Легкая Лалина рука легла на плечо Рафы.
— Рафа, детка, — сказала Лали. — Я серьезно опасаюсь, что ты неисправим. Сексуальный маньяк, да и только.
Виктор осматривался: террасы, спускающиеся к реке, яблони, а на другом берегу — мягкие горные пастбища, зажатые зарослями дрока.
— Ну как? — спросил
— И вправду небогатые земли, но, если объединиться в кооперативы, наверное, можно хозяйствовать.
— Вряд ли, такое уже было.
— Кооперативы?
— Вот именно, сеньор. Мисаэл с односельчанами в шестьдесят четвертом согнали своих овец в одно стадо — больше трех сотен. Только как управиться с ними, если никто не хотел быть пастухом?
Виктор задумался.
— Я не это имел в виду, — сказал он. — Я имел в виду фруктовые сады. В Лериде за несколько лет деревня проделала настоящую революцию. И знаете, на чем они выбрались? На разведении карликовых фруктовых деревьев и рациональном сбыте продуктов, только и всего.
Сеньор Кайо усмехнулся:
— А в селении, о котором вы рассказываете, в мае бывают заморозки?
Виктор провел рукой по подбородку.
— Может, вы и правы.
Старик поплевал на ладонь, энергично потер руки, взял мотыгу и принялся делать маленькие лунки на грядке. Он работал спокойно, размеренно и без остановок. Виктор внимательно наблюдал за ним.
— Вы никогда не спешите, сеньор Кайо, правда?
— Ясное дело! Куда, скажите на милость, мне спешить?
Солнце снова пробилось меж туч и залило светом долину. Стараясь не наступить на картофелины, Лали добралась до Виктора, а Рафа устало дотащился до конца огорода и присел на бугорок в тени орехового дерева. Увидев это, сеньор Кайо оторвался от работы, сдвинул берет на затылок и провел тыльной стороной ладони по потному лбу.
— Не надо бы ему там садиться, — сказал он.
— Мне? — встревожился Рафа.
— Тень орешника — обманная штука.
— Черт побери! Какая разница, чья тень?
— В том-то и дело, сеньор, что тень тени рознь. Не верите — спросите у сеньора Бенито.
— А что случилось с сеньором Бенито?
— А вот сел он в четверг под вечер, как вы, на этом самом месте, а в воскресенье мы предали его земле. Так оно вышло.
Рафа вскочил и лихорадочно, обеими руками стал отряхиваться. Деланно засмеялся.
— Будет вам, — сказал он, — не каркайте.
Сеньор Кайо только чуть кивнул, как бы говоря: «Вот так-то лучше», — и, склонясь к земле, снова неторопливо и усердно взялся за дело. Немного спустя он положил мотыгу на землю, подошел к клочку, засеянному свеклой, оторвал от одного из растений длинный и пышный лист и показал, презрительно заметив:
— Вон что делается, в ботву пошла. — Он выдирал из влажной земли красные, еле завязавшиеся свеколки и бросал их в кучку. — Если сидят часто, то не в корень идут, как положено, а в ботву. Надо прореживать, чтоб каждой было
Он говорил тихим, ровным голосом и переносил рассаду на свободный клочок земли. Там осторожно, по одному, опускал растения в приготовленные лунки. Потом тремя точными сноровистыми взмахами мотыги присыпал каждую лунку землей. Лали мрачно следила за стариком: сосредоточенное лицо, большие в набухших венах руки, цепко держащие рукоятку мотыги. И вдруг взорвалась:
— Этого нельзя допускать!
Сеньор Кайо остановился и оторвал взгляд от земли с таким выражением, словно его поймали на ошибке.
— Чего? — спросил он.
Лали заговорила с видом обвинителя.
— Этого, — сказала она, — чтобы восьмидесятитрехлетний старик тяжким трудом от зари до зари зарабатывал себе на жизнь.
Сеньор Кайо стоял, хлопая глазами, — он не мог прийти в себя от удивления. Опять провел тыльной стороной ладони по лбу, поскреб щеку.
— Ну и ну, — проговорил он наконец со сдержанным возмущением, — и вы тоже собираетесь отнять у меня работу?
Лали охватил гражданский пыл — маленькая голубенькая жилка набухла и пульсировала на лбу, предвещая ораторский выпад. Она произнесла решительно, с угрозой, твердым, казенным голосом:
— Общество, которое терпит такое, — несправедливое общество.
Сеньор Кайо был похож на рассерженного ребенка. Он смотрел на нее в изумлении. Потом сказал:
— Вот так так! Да если вы отнимете у меня работу на огороде, чем мне заниматься?
Виктор с Рафой только успевали поворачивать головы, следя за их диалогом. Губы Виктора сложились в ироническую усмешку. Лали горячилась:
— А если завтра вы заболеете?
— Ну и что? Моя меня вылечит.
— А если заболеет она?
— А дети на что?
Лали раскинула руки в патетическом жесте. Ее фигура на фоне позолоченных солнцем обрывистых скал выглядела театрально.
— Добрались наконец! — сказала она. — Именно этого я от вас и ждала.
Сеньор Кайо все больше приходил в замешательство.
— Так ведь положено, правда? — робко завел он. — Сперва ты за ними ходишь, пока они не оперились, потом они за тобой, когда тебя ноги носить перестают.
Похоже, Лали отказалась от усилий по преобразованию общественного уклада. Она пробормотала что-то насчет трудностей переделки патриархального общества, но, поскольку сеньор Кайо продолжал смотреть на нее, не понимая, Виктор вмешался, чтобы снять напряженность.
— У вас много детей?
— Двое у меня, парочка, сын и дочка, — ответил все еще не оправившийся от изумления сеньор Кайо и поглядел на Лали, словно ожидая от нее нового выпада. — Сын в Баракальдо, на заводе подшипников, а дочка в Паласиосе, замужем и, знаете, лавку держит и бар. — Он чуть улыбнулся и добавил: — У обоих машины.
В разговор вступил Рафа:
— А почему они уехали из селения?
Сеньор Кайо сделал руками неопределенный жест.
— Молодежь, — сказал он, — скучно им тут.