Конь в пальто
Шрифт:
Полчаса прогулок по Яндексу — и я понимаю, что написать легонькое о консалтинге мне не проще, чем оперетту о ядерной физике.
— Позвони Жене Кобылину, — советует выпускающий редактор, глядя, как я собираюсь рвать волосы. — Он у нас давно уже пишет. Под псевдонимом Андрей Громов.
— А как вам написать? — интересуется Женя-Андрей.
— Коротко, — умоляю я. — И так, чтоб я поняла. И возьмите небольшой комментарий у двух-трех человек. И обязательно — вот у этого, — даю телефон дядьки из компании.
Две недели Громов-Кобылин молчит,
Статью правлю я. Когда я уже не понимаю в ней ни слова, прошу выпускающего редактора прочитать и поправить этот бред. Громокобылины собеседники сыплют мне правки по электронной почте. Причесанный и урезанный вдвое, текст отправляется на стол зам. главного, а вторая волна правок несется вдогонку.
Толик спрашивает: вы правда думаете, что наш журнал украсит такая статья? Я думаю, что она украсит мусорное ведро, и то вряд ли, но деваться мне некуда. Рекламный отдел кричит, что выбрасывать ее из номера можно только через отдельский совокупный труп. Толик кривится: верстайте… Верстаем, не лезет, надрывно режем хвосты.
За два часа до отправки журнала в типографию свой взгляд на последний вариант полос бросает главный. Приходит в ужас и велит урезать материал еще в два раза — как раз когда я завязываю шарф, собираясь в сад за Машкой. Приоритеты приоритетами, а терять эту работу я не готова. Я звоню Сереге на мобильный (странно, что он в Москве) и умоляю его забрать Машку из сада. Он совсем не в восторге.
Я стремительно переписываю статью от начала до конца и жду, пока ее сверстают. Журнал уходит в типографию, я нахожу вдогонку три опечатки. В 23.15 уезжаю домой, бесконечно виноватая перед:
— неким автором, чей текст пришлось сдвинуть на следующий номер;
— Кобылиным-Громовым, которого урезали в четыре раза;
— рекламным отделом;
— главным редактором;
— его заместителем;
— выпускающим редактором;
— верстальщицей, пять раз переделывавшей полосы;
— бильдом, заставленным срочно искать картинку взамен урезанного текста;
— и, наконец, перед собственным мужем: и ради этой фигни ты меня с креативки сдернула?
Не говоря уже о детях: папа был зол и мрачно метал дротики в дверь, Машка мешала Сашке читать пятого «Гарри Поттера», Джесси так визжала, что Сашке пришлось ее вывести в темень и морось.
И, наконец, я виновата перед читателем, потому что читать статью все равно невозможно.
И стоит ли говорить, что пойманную
После выхода номера в свет звонит обиженный автор, не узнавший
своих трудов, и один за другим — десять его собеседников. Они извещают, что никогда больше не будут иметь дела с нашим журналом, ибо потратили на беседу с корреспондентом массу драгоценного времени, а их слова безобразно урезали или вовсе выбросили. «Поймите, что время — наш самый важный, невосполнимый ресурс», — втолковывает некий баритон. Долго втолковывает — целых двадцать невосполнимых минут.
Зато журнал заработал немного денег за рекламный модуль размером в 1/8 полосы.
КПД процесса кажется мне подозрительно низким. Наконец на меня нисходит озарение: надо было с самого начала сказать «не буду».
Девушка с лампочкой
— Электрика вызывали? Что у вас такое?
— Света нет в туалете, мне кажется, что-то там с патроном.
— А что случилось?
— Был скачок напряжения, свет выключился, теперь нету.
— Автомат вы проверяли?
— С автоматом все нормально. Там с патроном проблема.
Отмахнулся. Полез, проверил автомат. Все нормально.
— В квартире свет есть?
— Есть.
Не поверил. Пощелкал. Есть.
— А в туалете нет?
— А в туалете нет.
— Девушка, так лампочка там перегорела, надо было новую вкрутить!
— Я вкрутила лампочку.
— Так вы, наверно, лампочку не докрутили, там контакта нет.
— Докрутила. Там с патроном проблема.
Полез, проверил. Докрутил. Не горит.
— Значит, лампочка бракованная.
— Лампочка нормальная.
Не поверил. Выкрутил эту. Вкрутил свою. Не горит. Присмотрелся.
— Ух, е-мое, тут же сгорело все. Патрон прямо обуглен… и провода сгорели.
Починил. Слезает.
— Так там у вас с патроном проблема была.
— А я вам что говорила?
— Ну мало ли, что вы говорили.
Человек-оркестр
Человек оркестр просыпается, не в силах шевелиться. У него ноют все косточки, скрипят все суставчики, пищат все внутренности и посвистывает в носу.
Он встает, поскрипывая и похрустывая, и диван стонет, кряхтит и рычит под ним, и кажется, что это просто продирается медведь сквозь лесной валежник. Человек-оркестр вздыхает, чихает, кашляет и шумно втягивает сопли, потому что опять насморк: шмыг!
И потихонечку, полегонечку, чтобы не развалиться, начинает свое движение по жизни.
Насморк, конечно, аллергический, апчхи, апчхи, но горло-то уже простудное, кху, кху, кахихррр-кху-кху! О, чтоб тебя! Скирлы-скирлы, медведь-липовая нога, опять болит коленка, которую доктор велел не нагружать, скирлы-скирлы, апчхи, шмыг, кху-кху, чтоб тебя!