Конан Бессмертный

Говард Роберт Ирвин

— Да, я заметил, — усмехнулся Зароно. — Так вот, о сокровищах… Слышали вы когда-нибудь о Траникосе Кровавом?

— Думаю, из всех присутствующих о нем знаю только я, — ответил Гальборо. И пояснил, обращаясь к графу: — Это был величайший пират за всю историю Островного братства. Прославился он после того, как ограбил Тотмеркиса, стигийского принца. Принц слишком преуспел в чародействе и был изгнан жрецами Черного Круга. Он выстроил себе крепость на далеком безымянном острове к западу от Сипатхи и жил там с семьей и челядью. Траникос ворвался в крепость и перебил всех его людей. В том походе он добыл Око Змея, камень дивной чистоты и величины. Но что с этим камнем сталось, теперь уже никто не знает.

— Как давно все это было? — спросил Валенсо.

— Почти

сто лет назад, — ответил Зароно. — Этот камень Траникос долго держал при себе, не расставаясь с ним ни днем, ни ночью, но слишком многих прельщал его лунный блеск. А потому пират решил спрятать его — и многое другое — в надежном месте, известном ему одному. Он погрузил сундуки на небольшой корабль и отправился на север, к Пустошам Пиктов. Больше его никто никогда не видел. Один-единственный человек вернулся из этого плавания — но у него был вырезан язык. Подозреваю, что Траникос проделал эту операцию над всей командой. Писать спасшийся матрос не умел. И упорно не хотел возвращаться на то место, но, конечно, не мог сказать почему. В конце концов его вздернули на рее, но до того он нарисовал собственной кровью карту, где пометил крестом скалу на берегу среди леса. Однажды мне посчастливилось мельком взглянуть на эту драгоценную карту. Тогда со мною были Стром и Зингелито. Мы пировали в одном портовом кабаке в Мессантии, и вдруг к нам подсел какой-то пропойца и принялся лепетать что-то о несметных сокровищах, которые он готов уступить нам за один только кувшин доброго вина. Мы бы угостили его и отослали прочь, как это делали все, кому надоедал нищий старик, но он упомянул имя Траникоса и заявил, что у него имеется карта. Как она оказалась в руках портового пьяницы — для меня остается загадкой. Но, взглянув на грязный обрывок пергамента, который он извлек из своих лохмотьев, мы трое почему-то сразу ему поверили. Карта была, несомненно, очень старой и действительно нарисована кровью. На нашем столе была только коптящая лампа, и мне не удалось как следует рассмотреть эту карту. Едва мы всерьез заинтересовались, как чья-то рука опрокинула лампу, послышалась возня, короткий вскрик — и старик упал на стол мертвым. Карта пропала. На крик начали оборачиваться люди, а менее всего нам хотелось огласки. Мы поспешили уйти оттуда — каждый своей дорогой. Все это произошло около двух лет назад. И два года мы пытаемся найти сокровища — каждый по-своему. Подозреваю, что карта находится теперь у Строма, он очень уверенно шел к этой бухте — я ведь шел за ним по пятам. Но вы, граф, сильно уменьшили его команду, к тому же он уверен, что драгоценности уже у вас — коль скоро вашим кормчим был Зингелито. Объединив силы, мы сумеем разыскать сокровища. Мой корабль вместит всех ваших людей, граф. Вы вернетесь в Кордаву, золотом искупите все прегрешения, какие держат вас здесь. Я же получу сокровища и окончательное помилование короля. И быть может, представлю двору свою молодую жену?

Он поклонился Белезе. Та окончательно смутилась.

— Я надеюсь, вы шутите, Зароно дель Торрес, — холодно сказал граф. — Потому что в противном случае мне придется убить вас. Вы в моем доме, за моим столом, и имеете наглость говорить такие вещи!

— Прошу прощения, граф, — невозмутимо улыбнулся Зароно. — Но я и в самом деле подумываю жениться и оставить каперство. Что же в этом оскорбительного? Я, разумеется, был бы счастлив породниться с соколом Корзетты, и еще более был бы рад этому его величество, ибо при последней встрече он ясно дал мне понять, что желает видеть меня при дворе. Во имя Митры! Неужели род мой столь ничтожен для вас?

— В роду вашем, Зароно, было немало достойных людей. Но ни один из них не запятнал себя каперством, — ответил Валенсо уже спокойнее. — Поэтому сейчас мы ведем пустые разговоры. Тем паче что я обещал Белезе выдать ее за того, кто будет ей по нраву.

— Только на это я и надеюсь, — тихо сказал Зароно. — Но более меня сейчас интересует другое: вы согласны на сделку?

— Пожалуй, да, — ответил граф. — Я…

Но его прервал

тонкий женский крик. В зал, протягивая руки к Белезе, с глазами, полными ужаса, вбежала Тина. За нею, пытаясь ее удержать, бежала, крича что-то бессвязное, одна из служанок Белезы. Увидев графа, Тина замерла на месте, уставилась на него диким взором и крикнула:

— Тха омрани Сет-pa ош пхутхум!

Граф вскочил так резко, что чуть не уронил стул.

— Что с тобой, девочка? Что ты такое говоришь? Какой еще посланец Сета?

Тину трясло, она была бледна и готова вот-вот потерять сознание.

— Тот-Амон! Тот-Амон! Тха омрани Тот-Амон! Скажи ему, что я здесь! Скажи ему, что я уже близко, совсем близко!

Белеза, смотревшая на это с изумлением и ужасом, накинулась на служанку:

— Что все это значит? Я велела тебе присматривать за ней!

Девушка чуть не плакала, прижимая к груди стиснутые руки.

— Я не виновата, госпожа! Эта негодница улизнула на взморье, что-то ей там понадобилось. И пришла оттуда вот такая! Все бормотала на своем языке. А потом как закричит: «Кара Белеза, кара Белеза!» Я говорю, она в зале с дядюшкой, туда теперь нельзя. А она как сорвется с места да как припустит! Только у дверей я ее и нагнала.

— На взморье? — глухо повторил граф. Он шагнул к девочке, все еще выкрикивающей надрывно: «Скажи ему!..» Белеза ахнула: она подумала, что Валенсо сейчас прибьет Тину на месте, такое у него было лицо. Но граф присел перед девочкой на корточки, правой рукой взял ее за плечо, а левой ударил по щеке — так, что темная головка мотнулась в сторону.

— Не смейте!.. — завизжала Белеза, но тут же осеклась, прикусив язык, потому что пощечина возымела действие: взгляд Тины прояснился, она тихонько всхлипнула.

Граф отпустил ее, и девочка на негнущихся ногах подошла к Белезе и ткнулась ей в колени.

— Забери ее, — тихо велел граф. — Умой, напои горячим вином и уложи спать. А завтра пусть придет ко мне и объяснит свои слова.

Белеза, без сил осевшая на стул, только кивнула. А Тина вдруг подняла на графа мокрое личико и, всхлипывая, сказала:

— Это был он, убийца моего отца! В черной лодке приплыл он, и молнии змеились вокруг его головы! Он ищет вашей смерти, добрый мой господин! Черный человек идет сюда, он скоро будет здесь…

— Нет, — мягко успокоил ее Валенсо. — Стража не впустит его. Да и не пойдет он в дом, полный огней и народу. Спи нынче спокойно, девочка. Уведи ее, Белеза.

Шепча что-то невнятное, но ласковое, Белеза потянула Тину наверх, в свою комнату. Но, выходя из зала, вздрогнула и остановилась, услышав:

— Вы, кажется, почти попросили у меня руки моей племянницы, дель Торрес?

— Это было бы для меня большой честью… — забормотал несколько опешивший от такого крутого поворота Зароно.

— Так вы ее получите. При условии, что увезете ее — и всех моих людей — как можно скорее отсюда. Во имя Митры, мы разыщем эти сокровища, и моя девочка будет с хорошим приданым!

Белеза онемела от ярости и изумления. Но рядом с нею всхлипывала Тина, и, как ни желала девушка немедленно получить объяснение невероятным словам своего дяди, она ушла из зала, уведя с собою воспитанницу.

Очень скоро обессилевшая Тина, усыпленная пролитыми слезами и теплым вином, задремала, а Белеза в темноте без сна сидела на кровати, охваченная каким-то странным оцепенением. Нельзя сказать, что Зароно был ей противен, скорее даже наоборот, но только она представляла себе будущего мужа совершенно иным. К тому же она была знакома с капитаном не более нескольких часов, и нельзя же вот так отдавать ее первому встречному! Что за затмение нашло на ее дядю? Она всегда относилась к нему как к родному отцу, от него ждала защиты и заботы, от него, и только от него, ожидала выбора своей судьбы. Но она была уверена, что граф найдет ей блестящую партию! Спору нет, дель Торрес великолепен, у него манеры настоящего гранда, и род его, хоть и небогат, но древен и славен. Но каперство, фи!.. И все же какое восхищение читалось в его глазах, когда он смотрел на нее…