Конан и дар Митры
Шрифт:
Но захотят ли спасенные услышать истину о спасителе? Впрочем, аргосцу Рагару по прозвищу Утес это было безразлично; он не искал славы - даже посмертной.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ИСКУССТВО УБИВАТЬ
14. СТРАНСТВИЯ
Границу меж степью и пустыней Конан преодолел на одиннадцатый день после выезда из Дамаста. Эта граница не была четкой и определенной; просто последнее время равнина, по которой он странствовал верхом на мохнатом гирканском коньке, становилась все более засушливой и каменистой, неприветливой, жаркой и угрюмой. Сочные травы жухли, сменяясь верблюжьей колючкой и жалким кустарником; деревья, изредка попадавшиеся прежде, исчезли совсем; зато теперь встречались большие участки почвы, покрытые песком или мелким щебнем. Даже небо изменилось: над травянистой степью оно
И все же, несмотря на постепенность и неопределенность этих изменений, существовал некий условный рубеж, отделявший степь от пустыни особенно обширная полоса каменистой почвы, протянувшаяся с востока на запад на несколько дней пути. Добравшись до нее, Конан разыскал руины старой башни, торчавшие подобно изломанным зубам на плоской, выровненной человеческими руками вершине холма - знак, о котором рассказывал Рагар. От этой разрушенной древней твердыни, сложенной неведомо кем и неведомо когда, путь его лежал прямо на север. По утверждению аргосца, Конану теперь предстояло идти день за днем, словно убегая от солнца - так, чтобы его лучи светили в затылок. Если он не собьется с дороги, не высохнет от жажды, не умрет от голода или змеиного укуса, не станет жертвой внезапно налетевшего самума, не канет в зыбучих песках - словом, если он вынесет все эти тяготы и мучения, то рано или поздно увидит вздымающуюся на горизонте горную цепь, будто бы подпирающую небеса, а перед ней - огромный потухший вулкан с пологими коническими склонами и иззубренной вершиной. Он будет серо-коричневым, угрюмым и бесплодным - таким же, как раскинувшийся за ним хребет; однако у самого подножья внимательный глаз заметит яркую полоску зелени, словно нанесенную исполинской кистью на скальный выступ. Там - вода, деревья и травы; там - спасение от зноя, отдых после долгого пути; там - обитель наставника, и добравшийся до нее будет жить.
Конан давно вызубрил наизусть все эти приметы и, разбив под курганом свой последний лагерь в степи, уже не прикидывал про себя, велик ли сад Учителя и с какого расстояния можно его разглядеть. Уставившись бездумным взглядом в костер, он сидел, обхватив колени; в пламени плясали огненные саламандры, пытаясь прогнать ночной мрак, мохнатая лошадка похрустывала травой, еле слышно журчал ручеек - последний источник воды по дороге на север. Темное небо нависало над его стоянкой, и звезды, горевшие в вышине, казались искрами костра, улетевшими в безбрежную даль, в таинственное и непостижимое пространство, в котором властвовали боги. Благостные и злобные, ревнивые и безразличные, все они владели могуществом и силой, в сравнении с коими человек не значил ничего. Даже властелин огромной державы, повелитель тысяч и тысяч! Тем более, нищий странник, одиноко бредущий в бескрайней степи...
На миг острое ощущение собственного ничтожества охватило киммерийца. "Ты зрелый муж, но не свершил еще ничего великого..." - сказал ему Рагар, и это было правдой. В юности он жаждал благ, которые могло принести богатство - женщин, вина, хорошей одежды, драгоценного оружия, всего, что продавалось и покупалось за золото... Что ж, немало золота прошло с тех пор через его руки! Немало женщин делили с ним постель, немало отличных клинков обломал он о вражеские щиты! Вино, еда, резвые кони, шелковые плащи, увесистые кошельки - все это было, и все это он не сумел удержать, ибо полагался лишь на свою силу, храбрость и варварское хитроумие. Но силе его противостояла еще большая сила, храбрости - многочисленность противников, а природному хитроумию - изощренное коварство и тайные искусства, в которых он был несведущ.
Да, он побеждал! Он сражался не только с людьми, но и с жуткими тварями, явившимися с потусторонних Серых Равнин или посланных Сетом в наказание миру! Нередко под его рукой сбивалась сотня-другая лихих молодцов, и он на время превращался в князя, капитана или вождя, властителя горных перевалов, степного простора или морских дорог... Он вел своих людей вперед, рубил и резал, захватывал крепости или корабли, брал добычу!
Но
Власть!
Он вкусил этот яд в полной мере, командуя отрядами наемников, разбойничьими шайками или разгульной неистовой пиратской вольницей. Но то была малая власть - власть, позволявшая ограбить караван или купеческое судно, взять на щит небольшой городок, уничтожить соперничающую банду. Однако он уже догадывался, что в этом мире власть решала все; она была важней богатства, грубой силы и хитрости, важнее острых копий и закаленных клинков. Правда, требовались и сила, и хитрость, и богатство, чтобы захватить власть - _н_а_с_т_о_я_щ_у_ю_ власть, позволявшую владычествовать над душами людскими, над странами и городами, над богатыми землями... Воистину, достичь такой власти - великое деяние!
Но для великого деяния нужна была и великая Сила. Возможно, со временем он обнаружил бы ее в себе самом, в собственной своей душе, но сейчас ему казалось, что проще получить ее из рук наставника, обучавшего достойных Искусству Убивать. Это мастерство также являлось великим - ибо как еще проявляется истинная сила? Сила, в его варварском представлении, была нерасторжимо связана с убийством, выражавшим телесную и духовную мощь наиболее отчетливо и ярко. В хайборийском мире убивали все: солдаты и разбойники - сталью, камнем и бронзой, властители - клинками своих воинов, маги - тайным чародейством, более страшным, чем разящее железо. Убитый всегда был неправ, победитель же получал все - и богатство, и славу. Таков был порядок вещей, и оставалось лишь гадать, то ли его установил пресветлый Митра, то ли сам великий бог - как и все его союзники и враги подчинялся этому древнему распорядку. В конце концов, каким бы могуществом он не обладал, и у него, похоже, не хватало сил тягаться со смертью...
Вздрогнув, Конан передвинулся поближе к костру - несмотря на палящий дневной жар, ночи в степи были холодными. Пламя, быстро пожиравшее тонкие ветви кустарника и пучки сухой травы, металось перед ним, вытягивая вверх то жаркий рыжий язык, то колеблющийся трезубец; оно было жгучим, опасным и все бессильным против твердости камня и обманчивой мягкости песка. Не то что молнии, которые умел исторгать Рагар!
И не только он. Теперь киммериец припомнил еще одно имя, скрытое давностью лет, припорошенное пылью времени... Фарал! Странник в сером плаще, который встретился ему на берегах Вилайета то ли тринадцать, то ли пятнадцать лет назад... Правда, молнии его были нацелены не в камень, но сраженный ими человек казался крепче гранитной скалы! Теперь, спустя годы и годы, Конан понимал, что почтенный Неджес из Шандарата, вполне возможно, являлся не самым могучим чародеем - из тех, что встречались ему в иных странах и в иные времена. Но с этим стигийцем его связывала память юности, представление об ужасе и бессилии, испытанным едва ли не впервые... Такое не забывается! Лишь дремлет до поры, готовое вспыхнуть ярким воспоминанием, жгучим, как пламя костра...
Фарал убил колдуна огненной стрелой, беззвучно вылетевшей из его ладони... А Рагар смог усмирить разбушевавшихся подземных богов... Конечно, он и сам погиб, но разве можно сравнивать мощь тех, кто способен залить лавой целый остров, с жалким чародейством стигийца Неджеса! Разные силы, разный и результат... Фарал раздавил черного мага словно крысу, одним небрежным ударом - и остался жив; Рагар сражался с грозными демонами вулканов, и погиб... Но он сумел загнать их обратно в огненную преисподнюю!
Между Фаралом и Рагаром маячила еще чья-то невысокая ладная фигурка, чье-то лицо с веселой улыбкой на пухловатых губах. Долгая дорога и раздумья в одиночестве просветляют память, и Конану уже не надо было напрягаться: он знал, кто пожаловал к нему в гости.
Малыш! Бритунец, Маленький Брат!
Этот, по-видимому, не владел таинственной Силой Митры, но был на диво сообразительным. Сейчас он казался киммерийцу не слабее двух остальных; там, где Фарал с Рагаром добивались своего колдовством, малыш брал ловкостью и редкостным хитроумием. К тому же, он превосходно владел мечом!